Памяти Петра Наумовича Фоменко...

Скончался один из величайших русских режиссеров - Петр Наумович Фоменко. Это утрата для российской культуры, и личная утрата для многих, чья жизнь связана с театром и просто с российским искусством.
****
Два телефонных разговора с Петром Наумовичем Фоменко
Июль 14:07:12 – 22:06
- Это Вера? Вера-Марьяна? Как Ваши дела?
- Хорошо, что Вы мне звоните. И подождали, пока я подойду к телефону и не положили трубку.
- Я хотела Вас поздравить с юбилеем.
- Это была репетиция поминок…
- Вы были на даче?
- Какая дача – это заброшенный полуразвалившийся дом в заброшенной русской деревне.
- Как Майя Андреевна?
- Хорошо, пока поддерживает какие-то остатки жизни. Скажи мне, ты в Москве будешь долго?
- Я все лето в Москве.
- Это.. осталось полтора месяца. Половина июля и август. Я не могу предположить, в какую часть света ты потом поедешь.
- Я думаю, что поеду сначала в Лос-Анжелес в сентябре. А потом, наверное, в Нью-Йорк. У меня пять проектов в Москве, я сделала из них три. Потом я простудилась. Я месяц работала, все время о Вас думала, вчера звонила, Вас не было, и теперь позвонила и Вы здесь.
- Как я рад, что Вы в Москве, есть возможность повидаться и есть у Вас возможность что-то сделать, если тебе не в тягость.
- Мне в радость.
- А вот почему ты называешь работу «проектами»?
- Я занимаюсь документальным кино…
- Это же не проекты.
- Ну, как бы работаешь на себя. Придумываешь что-то и делаешь. Я же не в компании какой-то. Я сама придумываю, и сама делаю.
- Еще лучше… Это не проекты…
- А что это?
- Это «затеи».
- Да [смеюсь] Есть затеи, есть мои, есть чужие.
- Солнышко… Спасибо, что звонишь.
- Ну я-то… с такой радостью. Через два дня? Понедельник, вторник?
- Ты нас навестишь? У нас еще театр работает, есть спектакли, но тебе не до них, ты наш театр не любишь.
- Я переживала, что пропустила «Сказки Арденского лета» в прошлый раз, и в этот раз тоже я работала, я была в Смоленске.
- У нас появился спектакль по Булгакову, «Театральный Роман», потом появился еще один спектакль по еврейской прекрасной книге, но он еще пока неизвестно, что будет с ним, он еще не вполне родился. Потом еще есть работы разные. Есть Набоковский спектакль по роману «Дар». Ты никогда не читала Дар» Набокова?
- Я до конца его не дочитала, к своему стыду. Я читала на природе, и все время отвлекалась.
- Солнышко… Ты уедешь в Америку в сентябре?
- Может быть. В Лос-Анжелес. Я часто бываю в Сан-Франциско тоже.
- Ты знаешь, что нам предстоят гастроли в Америку – это не гастроли, это поездка по пяти городам: Нью-Йорк, Сан-Франциско, в Чикаго. Еще что-то. Мы будем играть в театре у Миши Барышникова.
- Да, ну Нью-Йорк. А это когда?
- Это будет в октябре, не раньше, может в ноябре, но ближе к концу этого года. Мне очень хочется, чтобы мы не потерялись.
- Мы никогда не потеряемся.
- У меня нити такие тонкие, и уже их почти нет, а тебя потерять я не могу, потому что каждый раз когда я проезжаю мимо того места, где я вас видел с папой, вы жили на улице Зои Космодемьянской...
- Да.
- Вы жили у метро…
- Войковская.
- А? Войковская – я помню, как я рад был вас видеть. Поэтому не потеряй меня, дорогая, звони мне, через два дня мы увидемся, я буду ходить ногами.
- Я боялась вам звонить. Думала, что Вы плохо себя чувтствуете, что Вам не до меня.
- Жив я или нет?
- Ну что Вы, я знала, если это произойдет – это было бы международное событие, Петр Наумович…
- Международное событие, которого так долго ждали, как вы говорите, это событие…
- [Я смеюсь]
- Позвоните мне завтра и я скажу Вам завтра все наши спектакли - посмотрите все спектакли опять. Хотя наверное Вам будет скучно… Вот 18 числа уже закрывается театр...
- Я знаю все Ваши спектакли, Петр Наумович. У меня же есть компьютер… Вот 15-го спектакль «Заходите-заходите», а «Триптих» я видела; 16-го «Титулярный советник», а «Театральный роман» – 18-го.
- Да Вы все знаете? Вот «Театральный роман», но Вам будет скучно.
- Вы говорите, что на «Театральный роман» лучше сходить. А «Заходите-заходите» – это же на Ваш?
- Я за все отвечаю. Если плохо – я виноват, если хорошо – актеры молодцы.
- Так можно придти? Можно придти на спектакль?
- Да. И позвони через два-три дня, когда сможешь, мы встретимся.
- Может быть, Вас не беспокоить завтра?
- Нет, ты меня не беспокоишь Марьяна.
- [Я смеюсь]
- Ну что ты смеешься? Что я тебя называю Марьяна? Тебя называть Маряна или Вера?
- Я сохранила два имени. И пусть так будет. Теперь будет два.
- Конечно – Анна-Мария, Марианна-Вера. Это прекрасно!
- Петр Наумович, Вы отдыхайте – я Вам позвоню завтра. Я только жалею, что пропустила сказки «Арденнского леса».
- Ой, я люблю их!
- Я посмотрю их осенью. Я позвоню завтра.
- Целую.
- Целую.

July 15/07 10:58AM
- Ты мне расскажешь потом, когда посмотришь спектакль? Всю правду. У Брехта есть такое эссе – он называется «Пять способов говорить правду».
- Надо прочесть.
- Я Вас обнимаю, солнышко, потому что очень хочу Вас увидеть. Вы мне позвоните, еще завтра. Cейчас есть уникальная есть выставка в Москве – выставка работ Коровина.
- Я видела… А сейчас Шагала.
- Есть Шагал, да, но там наверное сейчас очереди бывают.
- Наверное, да.
- Но я знаю директрису… Она очень милый человек. Ей 90 лет, но она кокетлива и прекрасна. Ну хорошо. До вечера.
- А Вас в театре сегодня не будет?
- Нет, наверное, будет.
- Будет? Отлично. Тогда, если Вы сможете, я попробую тогда сегодня с Вами увидеться.
- А вот «Театральный роман» по Булгакову – это название «Записки Покойника». И он начинается со слов «Меня не будет, меня скоро не будет меня не будет очень скоро…» - но прежде… и дальше начинается спектакль, в котором есть одна сцена хорошая, а все остальное мне не удалось, и Вы не приходите. А сегодня мы встретимся на «Заходите-заходите».
- А «Он был титулярный советник»?
- Это «Записки сумасшедшего» Гоголя. Я так назвал, потому что есть такая прекрасная песня Мусоргского – (поет: «Он был титулярный советник, она -генеральская дочь, он ей в любви объяснился, она прогнала его прочь… Пошел титулярный советник, и пьянствовал целую ночь…)
-[Я смеюсь]
- Ну хорошо… Я Вам кланяюсь.
- Петр Наумович, тогда до скорого. Обнимаю...

****
Что такое духовный учитель? Фоменко был духовным учителем.
И как портрет моего отца, ученого и ракетчика Аркадия Яровского, стоял на столе в его кабинете в театре, так и его портрет, пока я жива, будет всегда на моем столе в моем кабинете, а его образ и слова – в моем сердце и памяти.
Я знала его ещё в далеком детстве, когда его славы («цветы запоздалые», как говорила его ассистент, Лиля Васильевна) не было еще вовсе, и у него не было своего театра, и он преподавал в ГИТИСе, и ему не давали ставить спектаклей.
Мое первое воспоминание о нем – он катал нас папой на лодке по озеру, как в Алисе в Стране чудес, а мне было лет 12-13. В Лос- Анжелесе у меня сохранились фотографии.
Ребенком я помню, как он приходил к нам домой: меня всегда посылали заваривать чай и приносить этот чай с бутербродами на цветном подносе - папа с Петром Наумовичем сидели допоздна, бывали другие друзья, рассказывали истории.
Я помню, Петр Наумович рассказывал об одном случае времен Великой Отечественной Войны (может быть, в Санкт-Петербурге): он видел, как от взрыва рушился дом, а на одном из последних этажей двое, мужчина и женщина, пили чай. И вот дом уже совсем обрушился, рассказывал Фоменко, а эти двое все пили чай, и были два-три момента - они пили этот чай на верхнем последнем этаже, когда остальной дом уже рухнул, подвешенные в пространстве, и один даже успел прихлебнуть из блюдца – вот так (и Фоменко прихлебнул).
Каждый его рассказ, каждая история была наполнена образами, которые запоминались на всю жизнь.
Позже он приглашал нас с папой на все спектакли. Я иногда опаздывала. «Веруша, - говорил он, качая головой, – Вы опоздали… Вы опоздали...». Всегда целовал руку. Всегда вставал, когда входила женщина - даже такая двенадцатилетняя пигалица, как я. Всегда на «Вы». Я помню его пьесу по Цветаевой, где на рояле в фойе лежали живые яблоки – как начало декорации к спектаклю.
Позже, когда я взяла мамино имя, он называл меня Вера-Марьяна - «Это Вера? Вера-Марьяна?»
Когда мне было 18 лет, он пригласил меня с моим другом Андреем Егоршевым на день рождения, но не сказал, что это его день рождения. Когда я пришла с молодым человеком, сотня его актеров-студентов пели под гитару. А потом пел и он, на бис – старые еврейские песни. Его любимая еврейская мама была похоронена на Ваганьковском кладбище, недалеко от моей мамы.

Однажды Фоменко не подал руки Андрею Караулову. Это такой «желтый» журналист. Караулов хотел взять у него интервью - он тогда был театральным критиком. Это было в 80-х. Я запомнила надолго - есть люди, которым можно не подавать руки.

Когда в 1994 году моему отцу нужна была операция на сердце, Фоменко позвонил ему и предложил денег. «Мы с Майей (Майя Андреевна, жена Петра Наумовича) только что продали квартиру, - сказал он, - Аркадий, я хочу дать тебе денег», и предложил ему пятьдесят тысяч долларов.
Папа, конечно, не взял, но помнил об этом всю жизнь. Потом, когда Фоменко уже болел, и ему, в свою очередь, нужна была операция, папа звонил ему из Лос-Анжелеса и предлагал денег на операцию – отказался Фоменко.
В последний свой визит в Москву в 2006 году, за год до смерти, когда ездить было опасно, отец «сбежал» ото всех на премьеру фоменковского спектакля «Война и мир» в Петербурге. Позвонил только мне из Питера в Лос-Анжелес: «Я никому не сказал, меня позвал Фоменко, я поехал в ночь на поезде». Потом до конца дней вспоминал, как в паузах между диалогами герои фоменковского спектакля замолкали и поднимали головы к портрету Наполеона на стене. Замолкали и оборачивались на Наполеона.
Позже, когда в 2007 году отца не стало, Фоменко пришел на его похороны на Ваганьковское. Он уже с трудом ходил.
- Что с Вами, Петр Наумович? - спросила.
- Жизнь, солнышко - сказал он. - И притом довольно длинная.
... C ним был ассистент. Он зазвал меня и моего друга Матье Вольмарка («Он бонвиван - пошутил Фоменко, а потом сказал: «Я назвал его бонвиваном? Ах, я негодяй!») вдвоем в большую черную машину (к тому времени уже был огромный театр на Кутузовской набережной, названный его именем, но я это уже узнала потом, из «New York Times»), достал французский коньяк, и мы час ездили по «сумасшедшей» Москве, пили коньяк за его память. С тех пор фото моего отца всегда было на его столе.
Нечего и говорить, что в тот же или на следующий день он позвонил мне и предложил оставить для меня деньги в театре. «Тебе, наверное, сейчас тяжело? Нужна помощь? Я оставил деньги в театре. Пожалуйста, возьми». Вспомнив папу, я конечно, тогда не взяла денег. Это было другое поколение, где отношения были нематериальные. И до моей жизни на Востоке, где буддисты учат «принимать», когда предлагают, принимать с благодарностью подарки. Я отказалась, несмотря на разочарование друзей, разочарование Матье, потому что, конечно, отказался бы мой такой же, как Фоменко, только ученый, и такого же поколения русской-советской интеллигенции, папа – он всегда учил меня отказываться. Hо я попросила его об одном: дать возможность посмотреть все его спектакли. Петр Наумович сказал, что пока он жив – я смогу смотреть все его спектакли. Что я и сделала. Я посмотрела все его спектакли, и все спектакли его театра - от «Одной счастливой деревни» до «Дара», от «Войны и мира» до «Улисса».
И каждый раз, как и всегда на протяжение многих лет, всей моей жизни, он просил звонить сразу после спектакля, в любое время.
Я звонила. «Это Вера? Вера-Марьяна?» - всегда спрашивал, и всегда радовался.
Один раз, в 2009 году, когда я не позвонила сразу после спектакля, он позвонил сам.
- «Вам не понравилось… Плохо, да?»
- «Петр Наумович, как Вы можете такое говорить…»
- «Вам не понравилось, а то бы Вы позвонили… Вы не позвонили…»
- «Петр Наумович, зачем Вам мое мнение, я может даже и не совсем понимаю, но мне понравилась Ваша «Бесприданница…»
- «Как Вы можете говорить, театр у Вас в Вашей крови, Вы понимаете совершенно, абсолютно…»
Однажды, когда я ему позвонила, я сказала, что он так ко мне относится из-за моих родителей – он их любил, поэтому так хорошо относится ко мне – из-за них. Я уже и не помнила, какая была связь между ним и моей мамой-режиссером, и моим папой - я мало знала о десятилетиях их дружбы. Знала, как к нему относился отец. Маму я потеряла в девять лет, и мало что помнила о ее дружбе с Петром Наумовичем, а, возможно, и совместной работе.
«Как Вы можете так говорить, ну как Вы можете так говорить что это из-за них? Вы - это Вы...»
Когда я в последний раз приехала в Москву, летом этого - 2012 года - я, конечно же, ему позвонила. Не сразу, после съемок фильмов («Надо показать Ваши документальные фильмы у нас в театре» - говорил, «Спасибо, Петр Наумович - я сама, потом»)
Я никогда не записывала ни разговоров с ним, ни его репетиций. Я – документалист, снимаю документальные кино, и однажды сказала – «Может быть, я сниму про Вас фильм»? Он ответил – «Сними, конечно, потом, когда меня не будет». И познакомил меня с еще одной женщиной-режиссером из Израиля, и где теперь ее телефоны-адреса...
Просил привезли из Америки папины фотографии.
Я не привезла фотографии, приехала так, позвонила ему в перерыве между «проектами»…
****
Мы увиделись еще один раз, 15-го числа, после спектакля «Заходите-заходите». Я принесла цветы. Мы поговорили о фильме «Женщины Гулага», который я снимаю, о его спектакле.
«Про «Женщин Гулага» – как хорошо, что Вы здесь, в Москве, работаете – сказал он, - Про Гулаг надо говорить с моим другом - Юлием Кимом. А потом Вы поедете на Восток?» – спросил. «Да, скорее всего – ответила, - Потом наверное на Восток».
«Я доживать свои дни поеду на дачу» - сказал он, «Вы мне звоните, и мы обязательно еще раз увидимся, Вы, может быть, приедете ко мне на дачу»…