Николай Лебедев: «Мы можем обмануть себя, но мы никогда не обманем зрителя»

18 апреля в прокат выходит спортивная драма «Легенда № 17» - экранизация биографии великого советского хоккеиста Валерия Харламова: от детства в Испании до первого матча суперсерии СССР-Канада 1972 года, принесшего ему славу и статус легенды. Главную роль в фильме исполнил Данила Козловский. В ролях второго плана - звезды отечественного кинематографа: Олег Меньшиков, Владимир Меньшов, Роман Мадянов, Нина Усатова, Даниэль Ольбрыхский. Отдельного упоминания заслуживает участие в одном из эпизодов сына Валерия Харламова - Александра. Мы поговорили с режиссером фильма Николаем Лебедевым о хоккее, значении музыки в кино, порочных практиках, ритме кинозрелища и о его секретном новом проекте.


Николай, как вы могли бы сами определить жанр «Легенды № 17» - байопик, докудрама, спортивная драма?

Байопик – это, как правило, длинное и довольно скучное кино, потому что жизнь человека развивается не по законам драмы: кульминация может быть в начале, в середине, очень редко в конце. Я думаю, критики расскажут нам, что это такое. А на мой взгляд, это фильм о восхождении человека к своей вершине, история того, как личность, чувствуя свое призвание, движется к нему сквозь все препоны и препятствия, и как пытается себя реализовать несмотря ни на что. В этом движении мы обретаем некое совершенное воплощение для своего таланта. Эта тема, по-моему, близка всем. Каждый человек, независимо от пола, возраста и социального положения хочет реализовать себя. И есть в фильме еще одна тема, очень важная: отношения ученика и его тренера Тарасова. Тема отца и сына, если хотите. В этой истории, как часто в жизни, чтобы добиться исполнения своей мечты, герою – Тарасову – приходится пожертвовать ею. Вот это драма.

Если говорить о других спортивных проектах, например, «Миннесота» Прошкина или «Матч» Малюкова, то они прошли без особого кассового успеха, а чем ваш проект сможет привлечь зрителя?

Я думаю, спорт сам по себе - не манок. Как не может сама по себе быть манком история статистического учреждения. Но в исполнении Эльдара Рязанова получился шедевр, потому что это человеческая история, в точно уловленных и прочувствованных токах, которые нас соединяют и движут нас к счастью. Так и здесь. Это очень человеческая история. Она происходит на фоне спортивных событий, но эти герои, они могли бы быть и врачами, и авиаторами, и бухгалтерами.

Это правда, что вы ни разу не видели хоккейный матч?

До этой картины? Правда. Но я все-таки посмотрел, когда начал работать.


И как впечатления?

В детстве меня увлекало другое. Среди моих одноклассников было много болельщиков, мой отец и дед были заядлыми болельщиками, но меня интересовало кино. У кино другая структура. Завязывается действие, нарастает напряжение, все больше, больше, больше, и в конце происходит катарсис. А в хоккейном матче кульминация может произойти в середине или даже в самом начале. Спортивное зрелище само по себе меня не завораживает. В этом есть свои плюсы, потому что, если человек активно увлекается, скажем, хоккеем, для него достаточно услышать слово «клюшка», и он уже в восторге. Но это – не про меня. Вот почему я пытался выстроить картину таким образом, чтобы и те зрители, которые, как и я, не смотрели хоккейные матчи и особо ими не интересовались, пришли в зал, и им было интересно. Получилось это или нет – скоро узнаем. Но задача была именно такая.

Мне кажется, главным техническим достижением фильма является феерически смонтированная сцена матча. Это удивительно, хоккей - очень динамичный вид спорта, и как вам, человеку, который в нем ничего не понимает, удалось это ухватить.

Зато я кинематографист. Вряд ли Александр Митта умеет управлять самолетом, однако он снял потрясающую картину «Экипаж».

Вопрос в том, как вам удалось почувствовать ритм.

Это не ритм хоккейного матча. Это ритм кинозрелища. Мне важно было создать кинозрелище. Я потратил на придумывание кульминационной сцены полгода, шаг за шагом продумывал каждый поворот в этом матче, для того, чтобы напряжение нарастало, а зрительский интерес не угасал, чтобы действие не топталось на одном месте.


В картине еще очень важная линия отношений героя с матерью (Алехандра Грепи), особенно запоминается сцена, в которой мать приходит просить, чтобы сына взяли в команду.

Я сам придумал эту сцену с матерью (речь не о тексте, а об идее), и долго ее отстаивал. На самом деле, я воспользовался своей личной историей. Это было, когда я поступал во ВГИК, и никому не говорил, где он находится, и моя бабушка по секрету от меня кралась за мной через всю Москву, ехала на трамвае, потом в метро, потом на троллейбусе, чтобы поговорить с председателем приемной комиссии. Могу себе представить, что она говорила во ВГИКе: «Вот к вам поступает такой товарищ, очень талантливый, вы почему не обращаете на него внимания?..» Вообще, в картине много личного: воспоминания о моем отце, мои отношения с ним напоминают отношения героя с Тарасовым. Поэтому я снимал немножко про себя. Любой человек, который рассказывает историю, рассказывает ее про себя. Как говорил Флобер, госпожа Бовари - это я. Таков механизм творчества. Иначе не получится.

Но фильм все-таки про Валерия Харламова, и по масштабу эта фигура сравнимая разве что с Высоцким. Не боитесь ли вы, что вас будут упрекать в спекуляции, в манипуляции зрителем посредством этого образа.

Думаю, что упрекать начнут, но я этого не боюсь. Я ничего не выгадывал. Мне предлагали сценарий на эту тему в 2007 году, спустя три года предложили другой сценарий, и зацепило меня только тогда, когда я прочитал сценарий Местецкого и Куликова. Меня могут обвинить в чем угодно. Когда я снял «Звезду», меня обвинили, что это была конъюнктура, а годом ранее, когда картина только снималась, мне говорили, что мне никогда не дадут больше постановку, потому что я снимаю фильм на невыгодную, никого не интересующую тему. Но я об этом не думал, я просто полюбил эту историю и этих героев. «Легенда №17» - это абсолютно романтическая интерпретация событий, это не документальное кино, горой Дани Козловского - романтический образ, я настаивал на такой трактовке.


Данила очень интеллигентный, а Харламов все-таки был жестким человеком.

Я хотел, чтобы герой был разным: был мальчишкой, был мужчиной, когда надо деликатным, когда надо жестким. Козловского долго не утверждали. Но когда уже картина была сделана, послышались восклицания: «Какой правильный выбор, как же ты так почувствовал?» А никак. Поначалу, до знакомства с Козловским, я вообще был против его кандидатуры. На нашей встрече настоял продюсер Леонид Верещагин. Мы начали репетировать, и я увидел, что он прекрасный актер. Но когда он пробовался, это был 2011 год, я ничего не знал про него, видел его один раз в картине какой-то. И это хорошо, потому что я не использовал то, что он уже сыграл, а пытался представить его в новом качестве.

Как вы с ним работали, есть какие-то особые ниточки, за которые его нужно дергать, как актера?

Мы с ним сразу же нашли общий язык. Он так выкладывался, был просто одержим этой ролью. Когда он пришел, он был не то что пухлый, но не спортивный, а потом он стал заниматься, каждый день проводил в спортзале, после спортзала шел на каток, потом ехал ко мне на репетицию. В итоге в кадр вошел настоящий спортсмен, с повадкой, с осанкой, со взглядом победителя.

Где снимали сцену матча?

В Минске. Канадский матч длится на экране около 40 минут, и только сцену на льду мы снимали 3 недели, не считая сцен с болельщиками. Подготовка была очень серьезная, все было отрепетировано заранее. Актеры были поставлены на коньки, хоккеистов переучили кататься на коньках старого образца, это был большой труд, несколько месяцев они учились, они просто стоять на них не могли. Все заранее было просчитано: какие акценты нужны по действию, по изменению состояния персонажа. Под это сделали хореографию, логичную с точки зрения хоккея. Я посмотрел на эскизы каждого фрагмента матча, сказал, какие мне требуются изменения для более точной передачи эмоции и нагнетания напряжения. С монтажером Максимом Смирновым мы монтировали эту сцену несколько месяцев. Это был большой труд.


Очень многие события из жизни Харламова вы опустили, сжали все. Почему вы пренебрегли исторической правдой?

Бытовая правда может сильно противоречить правде экранной. И когда вы рассказываете историю в кино, вы создаете образ, который порой воздействует гораздо больше, чем реальная драма. Поэтому скучному пересказу событий я предпочитаю захватывающую эмоциональную историю, которая сшибает с ног, заставляет влюбиться в персонажей, жить их жизнью, их радостями и печалями, плакать и смеяться вместе с ними, историю, которая позволяет тебе почувствовать дух, вкус времени, его силу и азарт.

Вы сделали акцент на взаимоотношениях Харламова и Тарасова, ученика и учителя, на каких связях еще стоит обратить, чтобы лучше понять героя?

Из чего состоит жизнь человека? Из любимого дела, из отношений с любимой девушкой, с другом, с родителями. Наш герой не сразу это осознает. Драматургически история была выстроена таким образом, чтобы зритель ощутил, насколько важно гармонизировать собственную жизнь, соразмерить все ее сущностные элементы, не отказываясь ни от одного из них, не принося одно в жертву другому. Только тогда можно стать по-настоящему счастливым и состоявшимся человеком.

То есть идея фильма в том, что нужно найти гармонию в жизни?

Если ты отказывается от чего-то важного ради другого, быть может, даже не менее важного, ты просто можешь разрушить свою жизнь. Надо искать баланс в собственном существовании. Об этом говорит с экрана и Меньшиков, то есть Тарасов: «При чем здесь Канада? Ты что, ради Канады играешь в хоккей? Тебе надо себя реализовать, выполнить предназначение свое, найти адекватное воплощение своему призванию».


Музыка кажется единственным слабым местом фильма…

Да? А я ее очень люблю, она для меня очень дорога. Вы меня озадачили. Я очень люблю музыку к «Легенде №17», она мне кажется очень живой и трепетной.

Не в лирических моментах, а о главной теме, там, где матч. Там подошла бы более «жирная» музыка, какие-нибудь стадионные хиты.

Не согласен. В сцене матча мне хотелось спрятать музыкальную тему, чтобы она не отвлекала внимание на себя, а поддерживала общую конструкцию. И я благодарен Эдуарду Артемьеву за то, что он очень точно и в высшей степени талантливо справился с поставленной мною задачей. Я впервые встретился в работе с Эдуардом Николаевичем, и для меня это совершенно уникальный, ценнейший жизненный и творческий опыт. Артемьев – выдающийся композитор и высочайшего уровня профессионал. Признаюсь: мне всегда сложно работать с музыкой. Еще Хичкок говорил: «Как только в дело вступают скрипки, режиссер становится бессилен». Я сам не могу написать музыку, я могу лишь определить, какая нужна интонация. Когда композитор приносит материал, ты соединяешь музыку и изображение, и вдруг меняется вся сцена. В «Легенде №17» было важно сохранить ощущение хоккейного матча, и не превратить его в балет. Если бы музыка стала довлеть в этой сцене, диктовать эмоцию, я счел бы это проигрышем. Она должна очень деликатно поддерживать действие, быть практически незаметной. Я вообще считаю, что киномузыка - очень специфический жанр. В кино не должно быть заметно, как сделано то или это, как и чем вызывается эмоция; зритель не должен различать, что сделано режиссером, что художником, что композитором, что актером. Фильм должен существовать как единое, неделимое целое. Я был поражен, когда смотрел картину Спилберга «Список Шиндлера», - я не слышал в ней музыки. Но я помню, что в какой-то момент меня начинали душить слезы - один раз, второй. И в зале все вдруг начали возиться и сморкаться, меня это так раздражало, - и тут я понял, что другие зрители тоже плачут. Одновременно! И лишь позже, анализируя картину, разбирая ее по косточкам, я осознал, что это происходило как раз в те моменты, когда звучала музыка. Великолепная, замечательная музыка Джона Уильямса. Но я ее не слышал, я воспринимал только действие. Я понимаю, как это обидно и тяжело, - написать потрясающую мелодию, а ее прячут под шумы, уводят под диалог, чтобы она не выпирала. Я преклоняюсь перед мудростью композитора, позволяющего сделать свое произведение частью большого, общего произведения, потому что в этом и есть высочайшее предназначение художника и его труда. Во всяком случае, в кино.

У вас в фильме играет много известных актеров: и Меньшиков, и Меньшов, и Мадянов, - все почему-то на М, с кем из них было особенно трудно работать на площадке, кто сопротивлялся больше всего?

Режиссеру всегда сложнее всего работать с другим режиссером. Владимир Валентинович Меньшов - крупный режиссер, мощнейшая личность. И, конечно, он часто приходил с собственным видением сцены, приносил замечательные идеи, многие мы использовали, а иногда он пытался ломать мои замыслы, но, к счастью, это у нас никогда не перерастало в конфликт, это был творческий поиск. Мы были знакомы и раньше, вместе работали в оскаровском комитете, но сейчас просто подружились, он стал для меня очень близким человеком. Всегда хорошо, когда есть сильный оппонент, это нелегко, но всегда очень продуктивно. Бывало, я подхватывал меньшовские идеи и переделывал свои заготовки, бывало – убеждал Меньшова в том, что мой замысел точнее. Это было очень увлекательное и продуктивное сотрудничество, на мой взгляд. Меньшов даже принес несколько собственных реплик в картину. Я видел, как зал реагировал именно на его реплики и понимал, что правильно сделал, когда принял его идеи.


А про Олега Меньшикова что скажете? Многие критики шутят, что после «Статского советника» он везде играет Эраста Петровича Фандорина. Так ли это?

Нет, не так. Мне говорили про него, что он очень сложный в работе человек, но мы сразу нашли общий язык. У нас была одна сложная ситуация, после чего мы ударили по рукам, перешли на «ты», он сказал: «Запомни, я тебя никогда не подведу». И он сдержал свое слово. Он всегда был моим тылом, и это было здорово. Я думаю, что ему тоже со мной было неплохо, потому что мы действительно подружились. Он мне говорил: «Ну, что, какую картину будем следующую делать? Давай придумаем». Я надеюсь, что со временем мы найдем историю, которая опять его по-новому покажет. Я не знаю, примут ли зрители такой его образ, но, на мой взгляд, он сделал удивительную роль, сильнейшую. Многие говорят, что это лучшая роль в его жизни. Я так не думаю, потому что у него были прекрасные роли в «Утомленных солнцем», в «Покровских воротах», но сегодня - это настоящая творческая победа. Я от всей души его поздравляю, и буду очень рад, если зрители и критики оценят совершенно новый его образ, неожиданный, в другом возрасте, в другом состоянии.

Какое значение в фильме играет эпоха, 70-е годы, что для вас было маркером, который ее определяет?

Для меня это не искусственная пристройка. Я не думал о том, что должен что-то реконструировать. Когда я начал заниматься этой темой, я, естественно, стал смотреть фильмы той поры - документальные, художественные, изучал журналы. Все люди, которые были подключены, художник-постановщик Виктор Петров, художник по костюмам Сергей Стручев, гримеры, мы все смотрели этот материал и непроизвольно впитывали тона и краски времени. И хочешь - не хочешь, но ты начинаешь разбираться и передавать нюансы, которые соответствуют если не эпохе, то твоему пониманию ее.

То есть вы не как Пазолини, который говорил, что, если я снимаю кино то мне важно, что в комоде, который стоит на заднем плане лежало белье той эпохи, про которую я снимаю.

Я стараюсь, чтобы среда была аутентичной, но ровно в тех объемах, которых требует сама картина. Есть вещи определяющие. Когда мне явно что-то не нравится, я об этом говорю и добиваюсь нужного результата. Но есть то, от чего можно абстрагироваться. Например, мы снимали в Испании, перекрывали целый город. Там на мостовых - современная плитка. Завезли в грузовиках песок, тонны песка, засыпали мостовые, но художники оставили на площади скамейки. Они были в общем-то той поры, но они мне не нравились, казались вычурными, я попросил их убрать. Убрали. Но были еще антенны на крышах, они мне тоже не нравились, или строительный кран на заднем фоне, меня лично он раздражал, мне он мешал воспринимать место, но я понимал, что мы его сотрем на компьютере. И добиваться того, чтобы этот кран убирали - это создавать огромные проблемы съемочной группе, которые они бы решили, но в ущерб тем реальным проблемам, которые необходимо было решить на площадке. Я стараюсь все-таки беречь группу, и ставлю перед ними сложные задачи, когда их действительно необходимо решать, а не когда мне просто так хочется. Когда мы готовили стадионы, у нас была жуткая проблема: необходимо было вытапливать лед, снимать всю подледную рекламу, делать новое ледовое покрытие, убирать пластиковые щиты с бортов и так далее. Вот эти все вещи приходилось делать, хотя меня упрашивали, скажем, оставить пластиковые щиты: мол, ну что за беда, зритель их наверняка не заметит!.. Но тут я был абсолютно непреклонен. Мы можем обмануть себя, но мы никогда не обманем аудиторию. И если что-то будет не так, то он это обязательно увидит, а если на экране точный, аутентичный образ, то не имеет значения, сколько это стоило сил и денег.

Где проходили съемки и как долго они длились?

У нас была достаточно большая география съемок: снимали в Москве, в Электростали, в Минске, Бобруйске, Новополоцке, в Наварре (Испания) - 74 съемочных дня, и мы секунда в секунду уложились в график, при том, что это была сложнейшая история, но у меня была потрясающая группа. Просто не могу передать, насколько за эти 10 лет, прошедшие со времен съемок «Звезды» изменились люди. На «Звезде» была просто катастрофа, у меня там была всего пара профессионалов, на которых я мог опереться: Александр Погосян, Царствие ему Небесное, звукорежиссер и Людмила Кусакова, художник, актеры, пиротехники... Но в целом для меня та картина была абсолютным кошмаром. А сейчас возникло новое поколение кинематографистов, мастеровитых, настоящих профессионалов, которые трудятся не на страх, а на совесть. Вот хотел бы пожаловаться, да не на что.


Вы сказали, что было огромное количество отснятого материала. В России есть такая практика - делать из полного метра сериал, возможно ли такое в случае «Легенды №17»?

Мне все время об этом говорят. Но мне кажется, что это порочная практика, крайне ошибочная. Мы сами себе подсекаем крылья таким образом. «В одну телегу впрячь не можно», понимаете? Я ни разу не видел, когда получился бы и сериал, и фильм. Может получиться что-то одно. Бывает, что ни то, ни другое не получается. А вот, чтобы получилось и то и другое - не бывает. Потому что у фильма и у сериала - разные способы подачи материала, все разное. Наше стремление выжать из одного проекта максимум «товарной массы» происходит от бедности. Из материала «Парка Юрского периода» тоже сериал можно соорудить, но почему-то американцы этого не делают. Понимают, что потеряют в качестве. Берегут реноме. Мне кажется, мы тоже к этому придем и прекратим эту порочную, на мой взгляд, практику. Я недавно смотрел сериал, не буду его называть, чтобы не обижать создателей. На основе этого сериала был сделан известный фильм, - кургузый, неудачный, на мой взгляд. Я видел, что в кадре все сделано хорошо, но – не работает: то ли он так кособоко склеен, то ли драматургия какая-то хромая. Я не понимал, почему такая хорошая команда взялась за такой неудачный материал. Совершенно случайно посмотрел сериал, 4 серии, и был потрясен - я увидел нормальную, внятно рассказанную историю. Я понял сюжетные акценты, я увидел главного героя, которого практически не было в кноверсии. Я был ошеломлен, как из по-настоящему хорошей четырехсерийной картины сделали весьма посредственное односерийное кино.

Фильм уже показывали на Кинорынке, и первые отзывы уже появились в соцсетях, в целом, одобрительные. Как вы сами чувствуете, получилось ли собрать то, что вы задумали в самом начале?

Прокатчики - люди искушенные и скептически настроенные, особенно к нашему кино, но то, как они реагировали на кинорынке, меня поразило. Они плакали, они смеялись, они аплодировали, было очень здорово. Передо мной сидели мужчины, которые, снимая очки, вытирали слезы. Я очень благодарен за такой теплый прием картины. Что касается того, получилось или нет… Поймите, что я смотрю на фильм, как на своего ребенка.

Но отец же тоже может отвесить подзатыльник?

Да, и мы достаточно отвешивали друг другу подзатыльников, пока делали картину. Но сейчас я просто переживаю за судьбу картины. Как я к ней отношусь? С любовью. Я радуюсь, когда она нравится, при этом понимаю, что самое глупое желание - понравиться всем. Но я надеюсь, что картина будет вызывать самые светлые и добрые чувства у людей.

Какую судьбу вы ей бы пожелали? Много мальчишек запишется в хоккейную секцию. Достаточно ли для этого вас, в качестве результата?

Надеюсь, что эта картина шире, чем просто призыв заниматься спортом и сдавать нормы ГТО. Мне кажется, что это картина о том, как выстоять в нашем непростом мире, как сохранить человеческое достоинство, как найти пути и возможности даже в самых сложных ситуациях, не разменять себя на пустяки, чувствовать свою цель и идти к ней. Эта картина может помочь людям, которые оказались в сложных ситуациях, нравственных и моральных, в условиях выбора, не потерять себя. Когда-то, когда мне было безумно сложно, фильмы спасали меня. Хорошие картины возвращали меня к жизни.


Вы могли бы их назвать?

«Восемь с половиной». Фильмы Спилберга, Хичкока. Они давали мне надежду. Это не значит, что они были про надежду. Просто, когда я их смотрел, я верил, что все будет хорошо, потому что они были замечательны. Я помню книгу Гурченко «Аплодисменты», которая спасла меня в один из самых тяжелых моментов жизни – она дала мне силы двигаться дальше и верить в себя. Мне кажется, что искусство может это делать. Если наша картина в чьей-то судьбе сыграет такую же роль, как в моей сыграла книга Людмилы Марковны, я буду счастлив. Я понимаю, как это важно. Я знаю, что такие чудеса возможны.

В предыдущем интервью нашему сайту, это был 2010 год, вы рассказывали об огромном количестве задуманных проектов. Какие проекты интересуют вас сейчас?

У меня была мечта, которая одолевала меня с детства, я бредил этим, я понимал, что никогда этого не сниму, потому что такой фильм уже есть, я его обожаю. В детстве я снимал на 8-ми-милимметровую пленку что-то, связанное с этим сюжетом. И сейчас неожиданно для меня самого, судьба совершила вираж – и, похоже, моя детская мечта будет воплощена в жизнь. Я никогда не думал, что буду снимать это кино. Но, вероятно, теперь буду, причем с благословения автора той оригинальной картины. Эта картина когда-то перевернула не только мое представление о кино, но и о мире вокруг. Такая вот странная произошла история. Более того, не я сам инициировал создание этой картины. Мне предложил ее сначала Леонид Верещагин, затем Никита Михалков, а потом, когда я пошел, не в силах сопротивляться, к режиссеру этого фильма, он говорит мне: «Давай! Берись!!! Я тебе помогу». А мы с ним дружим, я преклоняюсь перед ним, а дружим мы потому, что он режиссер этого фильма. Я безумно хотел с ним познакомиться, и познакомился, и мы общаемся постоянно. Вот такая вот «сбыча мечт» происходит. Если бы мне сказали об этом в году 81-ом, что такое случится, я бы просто не поверил.

Вы говорите про ремейк «Экипажа» Александра Митты?

Да. Если бы «Экипаж» показали сейчас на большом экране, он бы по-прежнему произвел очень мощное впечатление, не сравнимое с тем, какое мы испытываем, когда смотрим этот фильм по телевизору. Он не предназначен для телепоказа. Я его, честно говоря, много раз смотрел на большом экране в начале 80-х. А потом был перерыв почти в двадцать лет. Лишь в конце 2000-х я себе позволил посмотреть «Экипаж» на телеэкране, потому что не хотел разрушать ощущения, пережитые мной в кинозале. Я помнил фильм наизусть, и помню до сих пор очень подробно. Единственное, что я могу сказать, что это не будет дословный ремейк, это будет просто фантазия на тему. Скорее парафраз.

Ссылки по теме:
Николай Лебедев: Искусство должно нести надежду
13 фильмов апреля. Выбор редакции kino-teatr.ru
Данила Козловский в фильме про вампиров