Алексей Девотченко работает как-то сам по себе, делая то, что в данный момент его увлекает, и отказываясь от того, что кажется малоинтересным. Он позволяет себе быть самим собой, не заботясь о том, чтобы нравиться всем. Актер скупо и нечасто говорит о своем творчестве, понять его человеческую и творческую основу можно, только внимательно всматриваясь в результаты непоказного, многолетнего труда.
О таланте.
Талант для актёра – умение впитывать в себя эмоциональные вещи, пропускать их через себя и выражать в определённых предлагаемых обстоятельствах пьесы или сценария. Это, наконец, умение прочувствовать внутри себя, внутри своего собственного организма чувства миллионов людей. В театральных институтах распространены этюды на наблюдение - студенты копируют поведение разных людей, животных. В этом есть определённый смысл, но человек представляет не себя, а кого-то другого - он «изображает» чужие жесты, повадки.
Наша питерская школа, школа А.И.Кацмана, Л.А.Додина, В.М.Фильштинского, - иная, с другим уровнем ассоциаций. Как говорил польский театральный режиссёр Ежи Гротовский:
«У нас есть всё - от дьявола до Иисуса Христа», только нужно не лениться находить и пробуждать в себе новые творческие струны. В этом смысле наша профессия довольно нервная - всё через себя доставать и через себя пропускать, а не представлять и прикидываться, что проще всего. Увы, в большинстве театров Петербурга и Москвы мы сейчас наблюдаем именно беспардонное, наглое, вопиющее кривляние и паясничание, что совершенно справедливо вызывает у зрителя весьма пренебрежительное отношение к работе актеров. В Москве можно по пальцам пересчитать театры, которые занимаются именно
театром, а в Петербурге и того меньше. Всё остальное - «бульвар, желтуха», что удручает, конечно, ведь дискредитируется само понятие русского театра. Я имею в виду театр не со времён Фёдора Волкова, а с возникновения системы Станиславского, к которой можно по-разному относиться, но всё же это единственное учение, прошедшее вековое испытание. Ответвления этой системы распространились по всему миру, но база одна – оттуда
Мейерхольд, Таиров, Вахтангов...
У нас сейчас все «звёзды». Возникновение такого понятия – это и девальвация и дискредитация профессии. Каждый, кто пару раз засветил своё личико на экране телевизора, может считать себя «звездой». Как говорят в Одессе -
«я тоже так могу, только стесняюсь». Это псевдо-«звёзды», фантомы масс-медиа, которые возникают и сразу же исчезают. К сожалению, это формирует оценку театра и кино. Звёзды есть, но их значительно меньше, чем тех, которые красуются на обложках гламурных журналов. Неслучайно у нас возникли такие абсурдные понятия как «медийность» и «медийное лицо». В страшном сне может присниться, если про
Олега Даля скажут: «Да, он медийный».
О моноспектаклях.
Не могу сказать насколько трудна эта работа, просто нет зависимости от партнёров. Партнёр один – зрительный зал. Мои моноспектакли возникли от ощущения собственной невостребованности, к тому же таким образом появляется возможность заниматься тем материалом, который мне интересен, но который невозможно сыграть на большой сцене.
Вся история с моими моноспектаклями возникла очень давно. Сразу после института я оказался в Ленинградском ТЮЗе им. А.А. Брянцева, играл в массовках по 30-40 спектаклей в месяц. В какой-то момент я понял, что свихнусь, если буду заниматься только этим. А ведь были и есть артисты, которые за всю жизнь ничего больше
и не сыграли, просто играют по инерции и всё. Критерии профессиональных навыков размыты или отсутствуют – никакого роста и ролевой биографии etc. Можно в театре прожить и так, не секрет.
Меня охватил ужас, когда в воображении предстала картина такого будущего: через 20-30 лет я так же прохожу через служебный вход в театр и рисую себе щёчки. Стало понятно, что надо работать самому, коли уж меня не видят в чём-то другом. Так родился спектакль по стихам Саши Чёрного «Концерт Саши Чёрного для фортепиано с артистом», который мы сочинили вместе с Гришей Козловым - такое вот совместное творчество. Не знаю почему Саша Чёрный, равно как и не знаю почему - Салтыков-Щедрин. Материал и литературная основа приходят сами собой, просто срабатывает интуиция. Но это происходит редко, поэтому репертуар моноспектаклей у меня не такой обширный, как хотелось бы.
Наш учитель, Аркадий Иосифович Кацман говорил, что если прочтение какого-то произведения вызывает гамму эмоций, значит, его нужно брать в работу. Сейчас я начинаю развивать такую безумную тему как «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева в формате моноспектакля. Произведение несправедливо забытое и невостребованное на театральной сцене, пройденное по-диагонали в школе, по сути своей фантастично. Все великие литературные и драматические произведения созвучны и современны: Достоевский, Щекспир, Гоголь, Кафка. В этом и есть «фишка» всей великой классики. Есть вещи, которые проецируются на сегодняшний день со стопроцентным попаданием. Смысл остаётся на века.
Каждый моноспектакль - это высказывание на тему, своего рода творческая декларация. В моноспектакле я не просто говорю слова и изображаю кого-то и перевоплощаюсь в разных персонажей (в Салтыкове-Щедрине их целый парад) - за этим смысл и содержательность, созвучная нашему времени. Не могу сказать, какие при этом срабатывают механизмы, отследить невозможно. В театре самое главное - эмоциональный, энергетический выплеск, подкреплённый содержанием. А по-другому на голые страсти смотреть неловко.
В работе над моноспектаклями вдохновляет потребность высказывания, потребность донести смысл, заложенный автором, до зрителя, и это часто удаётся. Радостно, когда зритель выходит из зала с немного иными мыслями в голове. Если же спектакль ничего не изменил в мыслях, чувствах человека - это ненормально, такое приемлемо лишь для бульварного театра. Воздействие на зрителя, которое передаётся энергетикой, эмоционально-чувственной составляющей должно быть вкупе со смыслом и содержательным наполнением, что редко бывает, но если уж получается, то действительно имеет хороший результат.
Я нашёл свою нишу, определился с судьбой, от которой не уйдёшь. У театра есть какое-то наркотическое свойство, связавшись с ним, уже не бросишь. Это болезнь, нормальные люди сюда работать не идут, а сидят в офисах, магазинах. В театре здоровых людей не бывает. Каждый выбирает и решает свою судьбу, если я уже выбрал такую - это данность. Как говорит Нина Заречная:«Неси свой крест и веруй». Моментов, когда хотелось уйти из профессии, не было. Во-первых, я ничего делать не умею - пойти работать в шиномонтаж или на завод я не могу. А во-вторых, зачем мне уходить, если здесь я могу получить свою дозу «наркотика»? Я подсел «на иглу» театра - бессмысленно куда-то рыпаться...
В наше непростое время выжить помогает только работа. Только на сцене я чувствую себя в полной безопасности и гармонии с самим собой. Автоматически переключается что-то в мозгу, когда выходишь на сцену: забываешь, что пять минут назад что-то тревожило и возмущало. Но, уходя со сцены, снова погружаешься в суету и проблемы.
Куда исчез Шут?
В трактовке Льва Додина Шут – это некое alter ego Короля Лира, воплощение дуальности этого человека. С Лира постепенно спадает мишура власти, с каждой минутой он всё меньше – король и всё больше – человек. И также постепенно Шут становится всё незаметнее и незаметнее. И Шут этот не просто балагур или паяц. Я не играю шута в таком классическом понимании – весельчак в колпаке с бубенчиками. Это бродячий артист, которому некуда податься… Неприкаянная душа.
Он постоянно был рядом с королем, а потом исчез. Может быть, он ушел искать новое государство и нового короля. А может быть пошел и повесился, потому что вся атмосфера вокруг отравлена сумасшествием, и он «заразился» этим безумием. Ведь Шут всё время рядом с Лиром, он постоянно пребывает в этом окружающем Короля бреду. И Шут бежит… А вот куда он бежит, почему исчезает – это уж каждый решает сам.
О жизни.
Сложно однозначно сказать, что больше или меньше я ценю в человеке. Это совокупность качеств: интеллигентность, начитанность, образованность. Готов простить всё грамотному человеку, который правильно ставит ударение и владеет правильной русской речью.
Самое большое разочарование в жизни было связано с ожиданием свободы, которая, казалось, вот-вот возникнет в нашей стране. И как это быстро свернулось, закончилось... ушло в «никуда». В корне неправильны высказывания о том, что политика и театр не связаны. Напротив, крушение надежд, связанных с едва зародившейся свободой, моментально стало сказываться на театрах.
Театр пошёл по пути наименьшего сопротивления и оказался втянутым в воронку масс-культуры: ставятся водевили-однодневки, сколачиваются какие-то антрепризные команды с «медийными лицами»... И мы имеем тот театр, который имеем. Хотя при «несвободе» хороших театров в Петербурге и Москве было множество - со своей эстетикой, со своим стилем. Можно по-разному относиться к каждому из театров, но тем не менее Театр Маяковского, я уже не говорю о театре Марка Захарова, Театре Сатиры, о Школе драматического искусства Анатолия Васильева, о Театре комедии им. Н.П. Акимова - все они были прекрасны! К сожалению,«ветер перемен», которого все так ждали, разрушил очень многое: театры, за редчайшим исключением, пришли в состояние «деграданса», который мы сейчас и наблюдаем...
2 комментария
обсуждение >>