Спектакль, который размышляет о себе на ходу
Молодые артисты под руководством режиссера Григория Южакова играют «Зойкину квартиру» по Булгакову - в андерграундном пространстве и без посредников (для подробностей только сайт или группа «вконтакте»). Алексей Филиппов познакомился с театральным экспериментом и узнал, что волнует молодых постановщиков.
10 марта. День смерти Булгакова. В строгое и замкнутое здание НПК «НИИДАР» заходят умеренно-нарядные люди, предъявляют паспорта, направляются к лифту. На четвертом этаже чинно сдают куртки и собираются в темной комнате, освещенной дюжиной свечек в красных подставках. Скоро всех позовут в гости к Зое Денисовне Пельц, но пока просят обождать. Чтобы гости не скучали, будят патефон. Среди собравшихся ходит соседка Зои Денисовны, которую пытаются выселить. Узнав во мне спасителя обездоленных, начинает издалека и ненавязчиво интересуется «Как вам музыка?». Затем столь же деликатно соглашается узнать, а что же сейчас играет (из-за эха с трудом получается разобрать слова, понятно лишь, что исполняют что-то из советской эстрады начала XX века). Возвращается с сообщением, что это
Вертинский, и тут же пытается занять хоть сколько-нибудь червонцев (напрасно). От неловкого разговора о деньгах спасает председатель домкома Аллилуйя (
Родион Галюченко), который гонит девушку (
Анастасия Дайхес) прочь, а затем изымает пластинки с
Шаляпиным (у Булгакова тоже Шаляпин; откуда взялся Вертинский - загадка, но это, конечно, не повод выселять).
Зрителей проводят в комнату ЗК 429 группами - мимо попрошайки и вновь пристающего к кому-то Аллилуйи. Будущую сцену закрывает большая штора, если заглянуть под неё - видны ноги манекенов и дым. Вскоре «занавес» сорвут и деловито скомкают, а на чёрных, словно обгорелых, манекенах окажутся Зоя Денисовна (
Марина Волкова) с Манюшкой (
Татьяна Филиных), будто бы застуканные на месте преступления. Дальше всё более-менее по тексту: Аллилуйя требует уплотнения и охотно берет взятки, несгибаемая Зоя Денисовна противостоит ему и воцарившейся советской власти, давая слабину лишь по отношению к возлюбленному - морфиновому наркоману Павлу Федоровичу Обольянинову (
Дмитрий Заволокин), некогда графу. Чтобы сбежать с ним во Францию, она открывает «дом свиданий» под личиной швейного ателье с симпатичными закройщицами.
В интервью «Новому зрителю» восемьдесят лет назад Булгаков окрестил «Зойкину квартиру» «
трагической буффонадой, в которой в форме масок показан ряд дельцов нэпмановского пошиба в наши дни в Москве». Режиссер Григорий Южаков - выпускник ГИТИСа и мастерской
Хейфеца - закономерно помещает спектакль в пространство с историей: на месте НИИДАРа в 1916 году существовали авторемонтные мастерские Императорской русской армии, в советское время здесь занимались производством военной техники и радиотехнических систем, но со временем почти все заводские помещения начали сдавать, в том числе и творческим людям. Молекулы эпохи НЭПа где-то, возможно, сохранились. Черные же манекены, как и Шаляпин, бережно извлечены из текста - второй акт открывается ремаркой «
Манекены, похожие на дам, дамы, похожие на манекенов».
В «Зойкиной квартирой» глобальное очень тесно переплетается с индивидуальным; личного как такового здесь нет: все входят без стука, без предупреждения возвращается из прошлого Зои Денисовны предприимчивый шулер Аметистов (
Дмитрий Акриш), Манюшку агрессивно склоняют к замужеству и председатель домкома, и китаец Херувим (щурящийся и коверкающий слова
Семён Барков). Она - красивая вещь в этом публичном пространстве, где все общее, все принадлежит всем и одновременно никому. Мир «Зойкиной квартиры» - дуалистический: чистые помыслы осуществляются при помощи незаконной и не слишком этичной деятельности, а замужество вытекает не из возвышенных чувств, но из жажды социального статуса, жажды обладания кем-то как привилегией. Если есть в этой пьесе место для любви, то любовь эта иллюзорна и вынужденна - как попытка заполнить возникшую пустоту на месте интимного, доверительного отношения между двумя людьми. Оттого все персонажи и танцуют в финальной сцене под All my loving
Джона Леннона не друг с другом - а с обугленными манекенами. Обнять черного болванчика - признать влюбленность в иллюзию, в собственный домысел по отношению к непроницаемой фигуре другого, что неизменно обернется разочаровывающей химерой.
«Зойкина квартира» и есть коллекция химер: кто-то пытается заполнить пустоту морфием, кто-то деньгами, кто-то красивыми платьями или мечтами о загранице. Всё как в эссе Бродского про скуку: «
Потенциально имущие, вам наскучит ваша работа, ваши друзья, ваши супруги, ваши возлюбленные, вид из вашего окна, мебель или обои в вашей комнате, ваши мысли, вы сами. Соответственно, вы попытаетесь найти пути спасения. Кроме приносящих удовлетворение вышеупомянутых игрушек, вы сможете приняться менять места работы, жительства, знакомых, страну, климат; вы можете предаться промискуитету, алкоголю, путешествиям, урокам кулинарии, наркотикам, психоанализу». Только Южаков выносит скуку за скобки: его «Зойкина квартира», наоборот, очень насыщена и эклектична - так свойственно жизнелюбивым людям окружать себя непрерывной деятельностью, смысл которой периодически сводится к самому действию.
Спектакль мчится от сцены к сцене, апеллируя то к хэппенингам
Кантора, то к «бедному театру»
Гротовского, то к балету
Пины Бауш, то к капустнику, то к маргинальным практикам. В какой-то момент Аметистов-Акриш останавливается и смотрит в зал: «
Всё ей не нравится. У нас тут был «бедный театр» Гротовского, сцена в стиле Пины Бауш, и то, и другое. А ей всё не нравится. Каким должен быть театр в 2017-м?». Это, пожалуй, ключевой вопрос для современного театра вообще и для выпускников режиссерских факультетов в частности. Драматический театр или постдраматический? Куда и за кем идти? Какой театр должен рождаться в соседстве с работами
Серебренникова,
Диденко,
Богомолова или
Волкострелова? Ставить на сцене или в условиях site-specific, когда площадкой может оказаться как особняк, так и какой-нибудь подвал? Сотрудничать с устоявшимися институциями или искать своё место под театральным солнцем?
«Зойкина квартира» Южакова этим вопросом задается едва ли не в первую очередь, но единственным ответом на него может быть лишь следующая постановка, и следующая, и еще одна. Вероятно, это уже будет не «коммуналка театральных идей», где персонажи оказываются масками разных театральных течений: органичный персонаж Заволокина тяготеет к драме; его мятущуюся душу морфиниста иллюстрирует пластичная сцена, где полуобнаженные юноши с кусками каната в руках мечутся по залу под «Парус»
Высоцкого; комичный эффект достигается благодаря
Нине Андронаки в роли безэмоциональной закройщицы и громкого, балаганно веселого Аметистова-Акриша; за трагедию же отвечает Марина Волкова, умело балансирующая между строгостью хозяйки квартиры и бессилием жертвы обстоятельств. В грустном танце под Леннона она оказывается в туфлях на размер больше - хороший образ для находчивого, живого, ищущего спектакля, в котором всего так много, что он периодически теряется от глобальных вопросов и амбиций.
обсуждение >>