ММКФ-2015: Родина или смерть

Миндадзе, Евтеева, два Прошкина и мировой контекст соседних залов


37-ой Международный московский кинофестиваль подходит к концу, и листья с ветками начинают складываться в дерево, а фильмы - в индивидуальную зрительскую концепцию. К одному из субъективных портретов фестиваля этого года ключ нашелся в отечественных фильмах (трех конкурсных и одном спецпоказе), которые через детали и общие темы перекликаются с картинами из самых разных уголков преимущественно Европы, и не только (что возвращает нас к проклятому вопросу национальной самоидентификации, но это не страшно).
В первую очередь отечественное кино - впрочем, это не вчерашнее открытие - уходит от мало-мальски социальной проблематики в метафизику, что особенно заметно в соседстве с многочисленными фильмами из стран от Болгарии до Чили, где банковская кабала, церковные скандалы и потерянность молодого поколения - темы не менее важные, чем разговоры о Совести, Иллюзиях и Камо грядеши.


«Райские кущи» (специальный показ)


Лента Александра Прошкина задумывалась как современная адаптация «Утиной охоты» Вампилова, но возникли проблемы с согласием родственников - и от Вампилова остался венок, имена-фамилии и себяискательский сюжет с легкой отчаинкой. Новый Зилов (Евгений Цыганов) работает в корпоративном журнале, пьет водку, как дышит, изменяет хорошей жене (Чулпан Хаматова), а в душе мечтает об охоте. Казалось бы, после «Оттепели» и особенно «Еще одного года» (современная версия «С любимыми не расставайтесь») адаптация одной из ключевых пьес «длинных семидесятых» к современным реалиям - вопрос цветокоррекции под зейтгейст и ловкости рук, но фильму отчаянно не хватает и первого, и второго. «Кущи» сваливаются в классическое для 2000-х безвременье, в котором есть фотошоп, скайп, казаки и аналог Lifenews, а нерва современности нет совсем.

Показательно, что 19-летняя любовница Зилова (Екатерина Смирнова) говорит и ведет себя не как современная девушка (пускай из поселка Советское), а как школьница-выпускница, поступившая в университет в год написания пьесы. Впрочем, не насладиться артистами, особенно бенефисом Цыганова, просто невозможно - определенная размашистость актерской игры заставляет задуматься о большей уместности театральной постановки, где многие вопросы к достоверности обстановки отпали бы автоматически.


Литературоцентричность - еще одна общая черта российской четверки. Там, где сценарий не вырос из книги одного классика, все равно чувствуется влияние другого большого писателя. «Арвентур» - экранизация двух рассказов Александра Грина. «Райские кущи», как было сказано, - «Утиная охота» Вампилова, но не совсем. «Орлеан» - экранизация одноименного романа Юрия Арабова, в котором мелко нарезан Булгаков с поправкой на провинциальный город. «Милый Ханс, дорогой Петр» - единственный сценарий без первоисточника (да он Александру Миндадзе и ни к чему), но с мощным литературным влиянием (наибольшее, кажется, от Набокова).


«Милый Ханс, дорогой Петр» (конкурс)


Многострадальный третий фильм Миндадзе, смущавший Минкульт на стадии сценария историей дружбы немца Ханса (Якоб Диль) и русского Петра (Андрюс Даряла) в канун Великой Отечественной войны, а в итоге оказался не столько про интернациональную дружбу людей, которые вскоре займут место в противоборствующих окопах, сколько про отчаяние, пропитавшее воздух перед трагедией, катастрофой. В области документального саспенса Александр Миндадзе достиг уже известных высот (прошлый его фильм «В субботу» рассказывал про аварию на Чернобыльской АЭС), но в «Милом Хансе» он идет еще дальше, сея беспокойство тотальной недоговоренностью.

В каком-то городе в 39-м году трудятся немецкие инженеры, чтобы российские заводы смогли производить новое увеличивающее стекло. Советско-немецкая дружба, поголовное одиночество иностранного квартета (три мужчины, одна Грета), к которому приставлен трогательный надсмотрщик, и полный провал на заводе - стекло мутное и в пузырях. Начитанные немцы начинают рвать волосы и объяснять брак какой-то душевной мукой и мутностью, посиделки за общим столом все сильнее скатываются в пугающий водевиль в духе Лилианы Кавани, а на заводе назревает взрыв - и метафизический, и вполне реальный (как в «Пионерах-героях»). Апофеоз душевного тремора наступает с появлением двойников надсмотрщика и всех немцев, кроме Ханса. Двойников, как известно, любил Набоков, а их появление, между тем, обязательно сулит несчастье. Другой набоковский фетиш - любовь к шахматам - также возникает в картине, что заканчивается неловкой, полной отчаяния постельной сценой с применением одной из фигур.


Ну а тот самый милый Ханс, которого все любят (даже сторожевые собаки), кажется, «очень по-русски» болеет душой, характерно бродит по куску советской земли, смотрит на привязавшуюся к нему овчарку и пытается заслужить прощение женщины (Роза Хайруллина), чья дочь по его вине погибла на заводе. Он еще не знает, но, видимо, догадывается, что бурлящее в горниле стекло пойдет не только на очки и даже не на бинокли, а скорее всего, на снайперские прицелы, из которых земляки вчерашних коллег будут высматривать друг друга.
Лента Миндадзе - своего рода «Мой друг Иван Лапшин» Алексея Германа, увиденный не из советских коммуналок, но через окуляр немецкой педантичности, гуманный и антивоенный, полный очень спорных, но добрых и милых персонажей из обеих стран, чье общение сводится к молчаливому пониманию и очень простой любви. Даже когда хронометраж «Милого Ханса» чуть-чуть заползает на территорию военного времени, приезд экс-инженера, уже в военной форме, в небольшой городок, где он варил стекло, напоминает не возвращение домой, но прибытие в места, где произошли едва ли не важнейшие для него события в жизни.


Благодаря мотиву предвоенной тревоги «Милый Ханс» перекликается с немецким фильмом «13 минут» Оливера Хиршбигеля, где губастый плотник Георг Эльзер (Кристиан Фридель) в том же 39-м году почти подорвал Гитлера в пивной «Бюргербройкеллер». Хиршбигель несколько мелодраматично, но ладно повествует о том, как совершенно аполитичный и вполне реальный человек вынужден стать бомбистом ради идеалов не какой-то конкретной партии, а просто свободных людей, к коим себя и относит.

А ненавязчивая оптическая метафора плотно связывает фильм Миндадзе с документальным хитом Джошуа Оппенгеймера «Взгляд тишины». Это вторая картина режиссера про резню 1965-66 года в Индонезии, когда пришедшие к власти военные и просто местные жители истребили больше миллиона коммунистов и тех, кого подозревали в коммунистической деятельности. Если в «Акте убийства» сами «гангстеры», истреблявшие «красную заразу», хвастались подвигами, то во «Взгляде» слово дается мужчине, чьего брата убили в 65-м. Он офтальмолог, старается вернуть пожилым людям зрение, но оно давно покинуло их, как и память о тех страшных временах, которые многие местные жители предпочли забыть. И теперь живут в одном районе убийцы и люди, чьи родные стали их жертвами. Обе картины Оппенгеймера пытаются воззвать к совести преступников, лишь некоторые из которых действительно начинают испытывать моральные угрызения.


«Орлеан» (конкурс)
Новая картина Андрея Прошкина - экранизация одноименного романа Юрия Арабова, который тот сам же и адаптировал для большого экрана, - как раз о совести. Моральный экзекутор (Виктор Сухоруков) посещает набедакуривших уже на всю оставшуюся жизнь граждан российского города Орлеан - Содома и Гоморры в одном флаконе. Милиционер (Виталий Хаев), парикмахерша (Елена Лядова) и доктор (Олег Ягодин) сначала отмахиваются от совести-маньяка, а потом начинают не на шутку бояться. Под музыку The Tiger Lillies в макабрическом пространстве отечественной разрухи (с Лядовой в розовых шмотках, задумчивой обезьяной и размышляющем о неоплатониках злым духом) происходит вполне себе морализаторская история о вреде абортов, злоупотребления властью и чрезмерного цинизма. Патетичные диалоги Арабова и бурлескная стилистика, избранная Прошкиным, вступают в схватку - и картину всю дорогу изрядно лихорадит. Хотя в более серьезном исполнении эта поучительная и высокоморальная притча с явным и порой чрезмерным влиянием Булгакова могла бы и совсем потонуть.


На ММКФ хватало экспрессивных фильмов, но больше всего досталось зрителям программы «Женский взрыв», где как минимум две картины – «Крепкая орешина» (про женскую рок-группу против зомби и прочей нечисти) и «Паранормальная лаборатория Харуко» (история любви девочки и ожившего телевизора) - тоже не стеснялись в словах и визуальных выражениях. «Харуко» японки Лизы Такэба рассказывает о девушке и ее психологической и сексуальной связи с электронным прибором, ставшим довольно симпатичным юношей, а также про то, как оправдались ее подозрения о существовании паранормального. Мечтавшая встретить НЛО или полтергейста, Харуко наполовину осуществляет мечту.


«Арвентур» (конкурс)


О своего рода мечтаниях повествует и картина Ирины Евтеевой - две сорокаминутные новеллы по рассказам Александра Грина «Фанданго» и «Тайна морских пейзажей», в которых в разных странах (советская Россия и Япония) и разных эпохах персонажи ищут ухода от реальности в живописном мире искусства. Стилизованный под картины кадр (как в «Помутнении» Линклейтера, только с мазками) напоминает мультфильм, иллюстрирующий сюжет, зачитываемый закадровым голосом. По своей сути «Арвентур», скорее, радио-пьеса, которая не слишком сочетается с выбранной формой (редкие реплики экранных героев, а не рассказчика, не слишком часто «попадают в губы»), а живописное решение не настолько самодостаточно, чтобы посвятить ему полнометражный фильм. Собственно, картина Евтеевой и есть две очень большие, местами затянутые короткометражки, объединенные побегом от реальности.


Вообще среди российских фильмов очень не хватает смешного и неглупого, который был бы не просто ярким по форме, а на самом деле не слишком заботился о показной серьезности. Вроде «Паранормальной лаборатории Хакуро» или шутливой «Реальности» (комедийная и простовая инкарнация Линча). Но пока смех не наш конек.