История Тверского театра кукол началась за шесть лет до приезда в Тверь Александра Мироновича Ильвовского, но именно с именем этого режиссера связывают его становление и развитие. Он не только ставил блестящие спектакли - театр при нем обрел свой постоянный дом на проспекте Победы.
Александр Ильвовский родился и рос в большой семье, где было пятеро детей. Учился на юриста - бросил и поступил в Симферопольский театральный техникум, который окончил в 1924 году. Судьба улыбалась нашему герою. Вскоре после окончания техникума он стал энергично ее испытывать и с 1925 по 1936 год сменил восемь театров (Вологда, Рязань, Тула). Тут он попал в Калугу, скоро стал заместителем директора театра, а потом и директором. И актером, и директором. Летом 1944 года Ильвовского направляют в освобожденный Крым актером и директором того театра, в котором он начинал свою театральную карьеру. Все идет отлично. В списке ролей Ильвовского за 1930—1940-е годы Пушкин и Арман Дюваль из «Дамы с камелиями», Риварес из «Овода», Гарри Смит из «Русского вопроса», Жадов, Сталин, Павел Греков. Он директор крупного театра. Живет в Крыму. В 1949 году в театре сложилась трудная обстановка, разгорелась до того приглушенная борьба самолюбий. Александр Миронович пережил тяжелую болезнью сердца. Больше Ильвовский не вернулся в драматический театр; он взялся — в силу сложившихся обстоятельств и голоса своей души, тогда, быть может, не очень громкого, — за кукольный. Ему было уже сорок пять, он впервые стал кукольником и профессиональным режиссером. Разве это не настоящий роман жизни, такой в итоге оптимистический, внушающий веру в силы человека, в том случае, правда, когда они у него есть?
Произошло это в 1950 году. Когда Ильвовский пришел в театр кукол, спектакли игрались на разных площадках города - в других театрах, Дворцах культуры, клубах, красных уголках. Несмотря на это, новый режиссер с азартом приступил к репетициям новых спектаклей, а став через год главным режиссером и «шлифовал» уже имеющиеся в репертуаре.
На работе Ильвовский пропадал в прямом смысле слова. Семья - супруга актриса Антонина Михайловна Вольская и дочь Марина - видела его достаточно редко. Вместе с тем в их доме очень любили гостей. По воспоминаниям Марины Александровны, в квартире всегда было много людей: «Собирались часто. 50-е годы. На круглом столе - дымящаяся картошка. Полно народу, все курят, разговаривают». Помимо того, что Ильвовский был прекрасным актером, режиссером, он очень любил музыку, особенно Грига и Рахманинова, оперетту, сам играл на рояле.
В театре Ильвовский был вежлив и предупредителен, строг и требователен как к себе, так и к другим. До сих пор вспоминают, что никто и никогда не видел его на работе неряшливо одетым, плохо причесанным: даже в последние годы, когда он был тяжело болен, в театр приходил в неизменном костюме, белоснежной рубашке, галстуке. Эту традицию, заложенную Ильвовским, в Тверском театре кукол бережно и неуклонно сохраняют до сих пор. Здесь режиссер поставил свыше ста спектаклей, среди которых «По щучьему велению» (он был показан в 1967 году в финале фестиваля театров кукол в Москве в театре Сергея Образцова), «Большой Иван», «Золотая пряжа», «Божественная комедия»… Много сил и времени Александр Ильвовский отдал строительству здания театра, которое было закончено в 1975 году. Он постоянно наведывался на стройку, радовался каждой новой балке, за что его называли «прораб». Когда здание театра уже было построено, главный режиссер стремился каждый уголок его заполнить сказочной атмосферой.
- Принято считать, - говорил он в одном из своих интервью, - что театр начинается с вешалки. А мы хотим, чтобы он начинался с подъезда. Хотим свое здание снаружи украсить так, чтобы до входа в театр детвора прониклась радостью встречи со сказкой. И это не бесплодная мечта.
Сказано это в 1977 году. К этому времени тверскими художниками Всеволодом Солодовым, Николаем Дочкиным и Борисом Запрудновым уже была завершена роспись стен фойе театра, с которых смотрели герои русских народных сказок. Дмитрием Мамоновым разработан эскиз оформления фасада, где со временем появилось керамическое панно.
…На новой сцене Ильвовский проработал недолго - не более трех лет, но за это время им были выпущены чудесные спектакли, в том числе «Очень умные игрушки», поставленный по пьесе Заходера, и ставший знаменитым спектакль для взрослых «Божественная комедия».
Большинство актеров пришли в Тверской театр кукол еще при Александре Ильвовском.
- Александр Миронович создал первоначальную труппу, - рассказывает нынешний художественный руководитель театра Сергей Белкин. - И она составила настоящую славу театру. Искусство театра кукол не может существовать отдельно от тех, кто его реализует - артистов, которые до сих пор помнят принципы Ильвовского. Я надеюсь, что во многом мои взгляды на искусство театра кукол совпадают с теми, которые исповедовал он сам. У меня, как и у Ильвовского, и Владимира Никитина (худрук театра в 1979-1989 годы. - Е.П.), принципиальное отношение к репертуарной политике. Предпочтение отдается произведениям из золотого фонда мировой литературы, потому что любому ребенку интересно и важно в театре встретиться с теми героями и историями, которые дома им рассказывают родители.
Евгений ПЕТРЕНКО
У Александра Мироновича Ильвовского, руководителя Калининского театра кукол, деликатное и точное чувство ребенка — назовем это так. Именно оно, а не парадно-фасадные отношения с детьми: есть такие учителя, писатели или деятели детских театров, которые охотно вписываются в картину милых детских лиц. Ильвовский — другой, он отлично понимает своих зрителей и всегда о них думает. На каждом спектакле калининцев —а сколько их уже было и где их только не играли! — создается теснейшая близость между сценой и залом. Театр странствует, но каждый раз, под любой крышей поражает общее доверчивое чувство детей к нему: это наш театр, это наш ДРУГ.
Откуда у Ильвовского такие точные и благородные педагогические чувства? Ведь до сорока пяти лет он не работал спе циально для детей. Скорей всего даже и не собирался. Но тут такая область, что обмануть невозможно. Это было, ждало своего часа. Любопытно, что дочь Ильвовского Марина, окончив Калининский педагогический институт, упорно остается воспитателем в детском саду...
Немыслимо представить себе, чтобы в спектаклях Ильвовского, удачных, средних или малоудачных, могла хотя бы мелькнуть пошлость, недобрые чувства, надуманные выкрутасы. И режиссером-то он стал именно здесь, в Калинине, в театре для детей. Это ведь не одно и то же: быть вообще режиссером, любящим ставить спектакли, или строить специальный театр для детей, один, для тебя единственный.
Ильвовский построил хороший театр, один из лучших в стране. Почти тридцать лет жили без своего помещения (его только недавно возвели, красивое и поместительное). Но со стороны это важнейшее обстоятельство как-то забывалось. Все привыкли слышать и знать о том, что кукольники в Калинине постоянно дают примеры хорошо налаженной работы, трудятся без скидок и снисхождения к себе из-за сложных условий, из-за постоянных разъездов.
Когда в 1950 году Ильвовский приехал в Калинин, труппа кукольников здесь была — при Филармонии. Собственно, не вполне кукольников: силами одних и тех же актеров давались наряду с кукольными и обычные спектакли, как в драматическом театре. Ильвовский твердо решил перевести такой полу-любительский комбинат на ответственные, профессиональны пути театра кукол. Он стал директором и главным режиссеро Калининского театра.
За прошедшие годы сам он поставил здесь более семидесяти спектаклей. Не раз оказывался режиссером-испытателем новых пьес наших драматургов, некоторые из этих пьес создавались совместно с Калининским театром. О всех режиссерских работах Ильвовского не рассказать, но есть такие, без которых его биография просто невозможна. Особую роль в его жизни сыграла, например, сказка «По щучьему велению», поставленная в 1966 году.
...Занавес раздвигается медленно, плавно, степенно, как будто он уже начал сказку рассказывать. Ласково переворачиваются листы большой книги (она — в центре всего, основа оформления). На страницах книги и около них все и происходит. Там изба Емели, царские палаты, лес.
У Емели хорошо, тепло. С матушкой он так славно, дружно разговаривает. И с псом дружит. Тот беспородный, лопоухий, но дело знает. Хлопочет, трудится, за Емелю в бой кидается. И лесные звери с Емелей. Их тоже тянет к доброму, открытому.
Каждый герой сказки определен отчетливо и весело. Емеля с его добродушием, с улыбчивым голосом. Или царевна Несмеяна, которая капризничала да капризничала, а потом стала вдруг доброй и любящей Машей. И этой перемене, хоть она и сказочная, веришь. Весь спектакль идет с улыбкой, лукавая русская сказка без того вышла бы неполна. Лисья шуба, забавно пританцовывая, направляется к Емелиной матушке. Весело разбежавшись, сани едут сами...
То, как в спектакле рядом живут серьезный смысл и веселая усмешка, лучше всего видно по двум работам И. Суни. По Медведю, такому милому, отзывчивому, обязательному. И особенно по ее Царю, о котором уже было сказано.
Этот спектакль, столь характерный для Ильвовского и его театра, захватывал всех, кто его видел. И Зденек Бездек из Чехословакии, рассказывая в 1968 году в журнале «Лоуткарж» о поездке его с товарищами на смотр кукольных театров в Москву, называл Калининский театр среди трех, доставивших ему истинное удовольствие. Про спектакль «По щучьему велению» Бездек написал так: «В решении режиссера Ильвовского постановка получилась совсем простой, без всякой претензии на оригинальность. В общем-то не эффектное сказочное приключение актеры сыграли с отличным темпераментом, нашли остроумные актерские детали и создали милую атмосферу. Это был последний спектакль фестиваля, и он, несмотря на обычную фестивальную усталость, сумел вызвать доброе настроение». Такое же настроение он неизменно вызывает у зрителей. Ильвовский переделывал спектакль, вводил новых исполнителей, находил новые детали, сокращал то, что теряло звонкость и обаяние. В 1972 году «По щучьему велению» возили на Международный фестиваль театров кукол в венгерском городе Бекешчаба. И там заслужили горячее одобрение. В 1973 году Ильвовский поставил «По щучьему велению» в Каунасском Театре кукол, перенес своих любимых героев на литовскую землю.
Среди лучших его режиссерских работ последнего десятилетия надо назвать «Приключения муравья Ферды и жука Футлика», «Большого Ивана», «Волшебную лампу Аладдина». А из самых новых — «Аистенка и Пугало» по сказке Л. Лопейской и А. Крчуловой. Спектакль калининцев быстро овладевает вашими чувствами благодаря своей лирической тональности, тому, что когда-то называлось на театре «тоном», общим тоном. Сначала — музыкальное вступление, без речей; свистит ветер, качаются на ветру оголившиеся ветки, вперед на зрителя развернулась дорога. Осенняя дорога. Оттого и мягкие серо-голубовато бурые краски в оформлении. У каждой кулисы по три рисованных дерева, теснящихся своими ветками, неспокойных голых.
Всего этого могло бы оказаться слишком много для наши чувств, если бы не смешное Пугало с соломенной головой увенчанной вдрызг изношенной шляпой. Пугало вообще выразило самое основное в строе этого спектакля. Как оно говорит! Чуть замедленно — туговато соображая. Мозги непроворны но, так сказать, на здоровом, хорошем, добром замешанные. Речь немного хрипучая, слегка шамкающая... Когда обо все этом рассказываешь, то читатель может представить себе бог знает какие хлопоты по части характерности. Нет, их не было, а то, о чем говорилось сейчас, возникало, вероятно, от желания выразить застенчивость и привычную одинокость добродушного Пугала. Если бы не это, зачем ему надо было так хвататься за Аистенка? У Пугала — несомненно развитое чувство юмора, но не лихой развеселый смех, а горьковато взъерошенная усмешка. Так сказать, больше юмор для себя, чем для других.
Так и движется этот спектакль на отношениях и чувствах тонких, хрупких, неоднозначных. Но добро и свет живут в всем и согревают детей, молчаливо и сочувственно погружающихся в эту сказку. В ней много славных деталей. Зима, кот рая настигла Аистенка и Пугало в их скитаниях, представлена кроме всяких горьких забот, еще и игрой снеговиков, они леи себе малыша, который весело оживает, хорохорится, попрыгивает.
Окончилось все хорошо, хотя и не вовсе без грусти-печали. Вернулись весной аисты, обрадовались уцелевшему, поздоровевшему Аистенку, по натуре вообще простому и сердечное» пришла потом пора снова улетать аистам, а значит, и аистенку Айко. Не говоря Ми слова, он мечется от Пугала к аистам — но что остается делать, если вырос: надо идти в стаю. Айко видит ободряющий кивок Пугала, который понимает его чувства, и уходит, теперь уже надолго. Но благородные и чуткие аисты молча приносят Пугалу Пугаленка, с которым ему будет легче зимовать.
В спектаклях Ильвовского замечательна их целесообразность, определенность намерений; никогда не родится у него невнятно-самолюбивое желание создать «что-нибудь этакое», сварить театральную пищу попестрей да позаковыристей. Каких только «Аладдинов» не пришлось видать на ширмах разных театров! Прибегают ко всяким экзотическим ухищрениям, совершенно побочным по отношению к сути сказки, а суть эта как раз оказывается замутненной.
У калининцев «Волшебная лампа Аладдина», напротив, очищена от какой бы то ни было эстрадно-цирковой, факирской экзотики, в том числе в нарядах и обстановке. Можно говорить об экономном, строгом и в то же время как бы прозрачно-светлом движении спектакля. Куклы кажутся чуть удлиненными — так оно и есть. Сам Аладдин — юноша, полуподросток с длинной тонкой шеей, густыми черными бровями, треугольником сросшимися на переносице, в непышной светлой чалме. Глаза большие, темные, про такие говорят: глубокий взгляд. Фанерные створки строгой геометрической формы, установленные на ширме, покрыты жатой бумагой и марлёй и создают впечатление светлых глинобитных стен. А во дворце стенки из пенопласта покрывались золотой и серебряной фольгой. Словом, обстановка во всех отношениях несуетливая, собранная, в то же время отличный фон для кукол, выгодно выдвигающий вперед их действия, их жизнь. Голубой задник и специальное сценическое освещение создавали атмосферу простора, насыщенного голубизной неба. Живым и сложным художественным ходом псе сводилось к главному — к недюжинности, поэтическому строю натуры Аладдина и его судьбы. Это, полагаю, и есть самое привлекательное для нынешнего читателя старинной сказки.
До последнего времени театр не ставил спектаклей для взрослых. Все-таки исключение было — «Пестрые рассказы», композиция из произведений Чехова. Только я так и не увидел полностью «Пестрых рассказов», хотя бывал в Калинине много раз. Три отрывка однажды показали в маленьком репетиционном зале, а больше — ни за что. Александр Миронович каждый раз не очень уверенно говорил о том, что трудно собрать зрителей, выдвигал еще какие-то причины. В конце концов, невозможно было не понять, что прежде, всего ему самому что-то в этом спектакле не нравится, кажется не получившимся, вызывает собственные его сомнения. Несмотря на свои успехи свою известность, Ильвовский на удивление не самоуверен.
Вообще получается так, что он обладает всеми основными положительными свойствами; у некоторых — одно, два, ну три, а у него —чуть ли не все! Для литератора тут затруднение, потому что любому повествованию нужны конфликты, контрасты, драматическая борьба в душе героя. Но где все это взять?! Я говорил с теми, кто был коллегами Ильвовского давным-давно или недавно; я клялся сохранить в тайне имя того, кто даст возможность сделать истину об этом человеке более драматической, но все чуть ли не обиженно настаивали: они знают, помнят о нем только хорошее! Сам я мог заметить только одну, скажем так, спорную особенность Александра Мироновича: он чрезвычайно ревнив ко всем, кто с ним работает: беспрестанно ревниво оценивает их отношение к делу, их участие в деле. Но можно ли занести эту черту в число хотя бы отчасти отрицательных? Скорее всего, нет, нельзя.
Заканчивая рассказ, остановлюсь, наконец, на самой удивляющей особенности биографии Ильвовского. Она есть.
Выходит, что у него две жизни. Одна неожиданно завершилась на полпути от сорока к пятидесяти. Другая, соответственна, вскоре началась.
Евгений Калмановский, 1977
4 комментария
обсуждение >>