Я думаю, что предложение записать этот спектакль на радио исходило от самого Черкасова.
«Товарищ Любовь» киевского композитора Ильина по пьесе К. Тренева «Любовь Яровая» была тогда в репертуаре Московского театра оперетты, и некоторые исполнители основных ролей в театре стали участниками и этой записи, кроме… Но об этом несколько позже. В роли Пановой записывали Веру Шилову, которая была одной из исполнительниц этой роли в театре. Собственно ради нее и делался этот радиоспектакль. Липовецкий всегда умел находить подход к актеру, а тем более к актрисе, но здесь ситуация была неординарная - Шилова была женой главного редактора Черкасова. Тем не менее, Анатолий Давыдович перед ней не подобостраствовал, а держал себя, как обычно держит себя мужчина-режиссер с актрисой, да еще и красивой женщиной. Но Вера Сергеевна вела себя весьма странно (эти странности мешали и ее работе в театре) и непредсказуемо. И когда он, уже на записи, пытаясь ей объяснить мотивацию ее героини в одной из сцен, сказал: «Ну, понимаешь, ты ведешь здесь себя как проститутка»,- реакция Шиловой на сказанное режиссером была для всех неожиданной: она выбежала из студии и устремилась на четвертый этаж прямо в кабинет главного редактора, где в это время проходил редсовет. И никого не замечая, произнесла: «Липовецкий назвал меня проституткой!». Запись была прервана, все актеры были в недоумении, мы - в шоке. И понадобилось какое-то время, чтобы привести ее в чувство и все-таки продолжить запись. Да и на записи, а потом монтаже звукорежиссеру Николаю Данилину и Лилии Панковой приходилось возиться с ее музыкальными номерами, чтобы выбрать хорошие куски, иногда по одной фразе, из разных дублей - одним словом, проделывать ювелирную работу. Но в результате все выглядело очень достойно.
Первой исполнительницей заглавной роли Любови Яровой в театре была Татьяна Шмыга. Естественно, записывать нужно было ее, но все молча понимали, что это невозможно. С тех пор, как на радио из театра Оперетты пришел Черкасов, имя Татьяны Шмыги старались просто не произносить, я уже не говорю о том, чтобы включать ее в передачи, которые ему сдавались, а тем более записывать. Испытала я это на себе, когда в моей праздничной передаче ария в исполнении Шмыги Г.К. Черкасовым фактически была снята. Сама Татьяна Ивановна с горечью потом говорила мне, что двадцать лет ее творческой жизни в годы правления Черкасова радио игнорировало. Вот поэтому на роль Любови Яровой и была приглашена другая артистка - солистка Камерного музыкального театра под руководством Б.А. Покровского Людмила Соколенко. Она с успехом принимала участие и в других наших музыкальных радиоспектаклях, как и талантливый певец Евгений Поликанин, исполнивший роль Ярового. Из Московского театра Оперетты кроме В. Шиловой в записи участвовали Валерий Барынин (Кошкин) и Виталий Мишле (Швандя), а также хор театра.
То, что в театре, когда жена главного дирижера диктует что-то своему мужу, явление довольно типичное, на радио же, когда Вера Сергеевна подчас бесцеремонно вмешивалась во многие дела редакции, это вызывало просто недоумение. Почему Геннадий Константинович мирился с этим и потакал ей, - сказать трудно. Может быть, от невозможности удержать ее от каких-то довольно странных поступков, предупредить ее нездоровые выходки, может быть, и оттого, что любил ее. Все это, лично у меня, вызывало какое-то чувство жалости и к ней, и к нему, хотя с нами, редакторами он не церемонился и бывал иногда очень резок, правда, никогда не слышала, чтобы он на кого-то повышал голос. А человеком он был, конечно, очень знающим и образованным. Работая главным редактором, он продолжал и свою дирижерскую деятельность, в основном в области симфонической музыки, за что получил звание народного артиста РСФСР. Иногда в редакцию заходил их сын Коля, поступивший потом в ГИТИС на отделение режиссеров эстрады. О дальнейшей его судьбе ничего не знаю, также как и судьбе Веры Сергеевны, после того, как не стало ее мужа Геннадия Константиновича Черкасова - а узнала я об этом не так давно и совершенно случайно. Это известие расстроило меня.
Татьяна Андреевна Александрова
«Марица» - классика. Для актера встреча с образами классического репертуара – всегда серьезное испытание. Создать ощущение единственности, неповторимости – словно и не было длинной вереницы исполнителей этой же роли, ощущение, что только для вас, только на этой сцене впервые играется блистательная оперетта И. Кальмана – цель участников спектакля.
Сегодня Марица – Вера Шилова. Ее героиня очаровательна, взбалмошна, остроумна, - такой, в общем, мы привыкли видеть и вспоминать своенравную графиню. Но Марица Веры Шиловой, кроме того, цельная, чистая натура, она женственна, в ней чувствуется благородная строгость. Шилова в роли Марицы привлекает яркостью темперамента, своеобразной, точной пластикой, прекрасными вокальными данными. Но прежде всего она актриса, всегда живущая в эпохе, обусловленной действием спектакля. Ее манеры, туалет не только изящны, но еще и вполне убедительны. Ее героине веришь во всем. А это немаловажно…
… Вчера была графиня Марица, сегодня – Ирина из оперетты В. Мурадели «Москва – Париж – Москва». Другое время, другая обстановка, да и вся среда… Конфликт пьесы предельно заострен. Девушка из богатой семьи уходит к любимому – простому матросу, революционеру. Уходит, чтобы разделить с ним трудности жизни, борьбы… Ситуация острая, напряженная.
Изменились и внешность и пластика актрисы. Шилова играет Ирину раскованно, со всей страстью актерского темперамента, но по-прежнему остается естественной, трогательно-женственной. Ее Ирина полна душевной силы, энергии, воли и жизни.
Шилова – одна из ведущих актрис Московского театра оперетты. В ее репертуаре – Сильва в одноименной оперетте И. Кальмана, Ганна Главари в «Веселой вдове», Анжель в «Графе Люксембурге» Ф. Легара. Прелестна ее Лала в оперетте Р. Гаджиева «Не прячь улыбку», Актриса и здесь радует зрителя красотой голоса, обаянием актерской индивидуальности.
Л. Лукьянова
«Огонек» №51, декабрь 1973 года
- И вы поступили на отделение музкомедии ГИТИСа!..
- Со второго «захода»… И все-таки мне повезло: руководителем курса был известный педагог Л.В. Баратов. А он большое значение придавал актерскому мастерству. До сих пор помню его слова: «Главное – это скупость и выразительность жеста…».
- Не ведет ли такая «скупость» к зажатости на сцене?
Что вы! Сцена раскрывает человека. На сцене ничего не болит, про все неприятности забываешь. Про меня приятели говорят: «Ты как со сцены сходишь – словно в раковину забираешься. А на подмостках совсем другая…». Конечно, в первые годы во мне сидел как бы «внутренний судья», и очень суровый, он часто меня одергивал. Но, я думаю, что это от неопытности. «Судья», конечно, и сейчас остался но уже я им командую, а не он мною…
- Оперетта, прямо скажем, не так «академична», как балет или опера. Она обычно «подает» все переживания чуть утрированно…
- А я счастлива, когда говорю тихо и в зале стоит такая тишина, что стук своего сердца слышишь. Значит, «зацепила» я зрителя…
- Не думаете ли вы, что в оперетте (как и в драме) амплуа исчезают?
- Первые роли в театре мне поручали «субреточные» с большим количеством танцевальных номеров. Например, Верочку в «Седьмом небе». А потом дело дошло до Чиниты, Марицы, Ганны из «Веселой вдовы», Анжель из «Графа Люксембурга»…
От субретки до героини – один шаг. Но не поручишь же, скажем, роль Эдвина комику? Комик и внешне не герой, да и спеть Эдвина не сможет. Нет, оперетта по своей природе, пожалуй, более других жанров консервативна, и амплуа в ней все равно останутся. Речь может идти только о некотором их сближении.
- Вам приходилось сниматься?
Да. И в кино и на телевидении. Работа на съемочной площадке близка по специфике к нашим репетициям: и там, и там много раз проигрываются одни и те же сцены. Неудачную можно повторить, и это легче. Но на сцене создаешь образ в целом – и в этом преимущество театра.
- В основе любой оперетты лежит мелодрама (бурные переживания героев, ведущие к непременному «хеппи энду»). Безусловно, мелодрама – правомочный жанр в искусстве, но очень рискованный. Приходит в голову сравнение: узкая дощечка над пропастью. Шаг в сторону – и уже скатился в банальность или – еще хуже – в пошлость…
- Действительно, сюжет в оперетте большей частью наивен. Но ведь пока не поверишь в ту или иную ситуацию, не сможешь переживать сам, а стало быть, не заставишь переживать и зрителя. Как быть?
Однажды меня вводили на роль Стеллы в «Вольном ветре». Помните конец второго акта, когда Стелла порывает с Янко? По уже готовой мизансцене Стелла должна была с вызовом швырнуть букет роз, подаренный ей женихом, и фату. А толпа вокруг почему-то ей сочувствует. Да почему? Ведь по ее поступкам все, казалось бы, должно быть наоборот… Я стала слушать музыку. Да ведь в музыке совсем другое звучит. Колокола какие трагические… Я по-женски рассудила так: подобная бравада вранье… Стелла может произнести такие оскорбительные слова только на грани отчаяния. Не бросила, а как бы выронила букет – потянулась поднять – да уже поздно… Господи, да она же любовь свою бросила, мечту сожгла. А тут еще колокола… Стелла перебирает в руках фату, играет с нею ласкает ее – хоронит под колокола свое счастье… Вот так я и сыграла финал.
Н.Гнатюк
«Московский комсомолец» № 16, 23 февраля 1974 года
3 комментария
обсуждение >>