— Светлана Николаевна, давайте вспомним вашу театральную юность, ведь это было удивительное время в истории нашего театра...
— Наверное, для каждого человека его юность — это удивительное время, но мне, и вправду, повезло. Я училась в Школе-студии МХАТ и по окончании была принята в труппу Художественного театра. Там я сразу же сыграла во «Врагах», было еще несколько ролей, а параллельно возник «Современник» — спектакль «Вечно живые» и моя Вероника. Как меня называли, «Вероника первая». Об этой роли можно говорить много, да о ней и сказано уже много, и много написано. Спектакль, действительно, был замечательный, и те, кто его видел, помнят до сих пор. Но с «Современником» у меня... не сложилось. Причины этого нельзя анализировать в интервью; любой творческий коллектив, особенно только что возникший, — организм очень сложный. Из театра я решила уйти. И ушла. У меня есть какая-то тихая отвага, а, кроме того, я верю в свою судьбу. Меня мама с папой задумали как актрису, а значит, с этой дороги мне не свернуть. И судьба в лице моей знакомой Сони Зайковой привела меня в Театр Маяковского. Соня так мне и сказала: «Идем к нам!» Охлопков меня спросил: «Ну, что ты можешь?» Я отвечаю: «Николай Павлович, я могу все...» Я ему очень понравилась, он меня почувствовал как актрису и как человека. Началось, как всегда, с вводов. Меня ввели на главную роль в «Маленькую студентку» Погодина... Охлопков посмотрел и сказал: «Нет, девочка, это все не твое. Тебе нужна классика и романтический театр. Будешь играть Медею...» — «Я не могу!» — «Сейчас, конечно, не можешь, но в будущем...» В будущем была «Иркутская история», где я сыграла Валентину. Наш спектакль вышел вслед за постановкой Театра Вахтангова. Тогда все сравнивали. Я, уже после своей премьеры, сходила на их спектакль. Он меня взволновал, вызвал бурю эмоций, далеко не восторженных. У них был совсем другой театр, иная манера игры, вообще спектакль был про другое... Сейчас я понимаю, что все, что было вокруг спектакля, — это во многом суета. А ценна та совместная работа, то взаимопонимание, которое у нас с Николаем Павловичем было. Он очень уважал и ценил меня. Перед смертью он очень хотел со мной сыграть и говорил: «Ты редкая артистка, таких не бывает...» Мне кажется, ему нравилась моя вера в театр, возможно, в чем-то наивная. А с уходом Николая Павловича из жизни моя звезда, как будто, начала закатываться. Были сезоны, когда я не играла ни одной роли. А потом пришел Андрей Александрович Гончаров, которого я тоже считаю своим учителем и который сделал из меня зрелую актрису. Он был блестящий профессионал, большой мастер, хотя и с непростым характером. Но если Охлопков был режиссером романтического театра, то Гончаров исповедовал русский психологический театр, что мне, как воспитаннице мхатовской школы, очень близко. Признаюсь, что с Охлопковым мне первое время было трудно, я не сразу постигла ту яркую театральную форму, которую он предлагал. «А как же жизнь человеческого духа?» - спрашивала я. «Это ты сама продумаешь!» — отвечал Николай Павлович.
— Какие роли у Гончарова вы считаете наиболее важными для себя? ??
— Стеллу в «Трамвае «Желание» и Марию в одноименной пьесе Салынского, за которую получила Государственную премию СССР. Стеллу я попросила сама. Когда я пришла, Андрей Александрович удивился, думал, что я попрошу Бланш... «Ты хочешь играть Стеллу? Почему?» - «Потому что это моя тема, тема здоровой женщины, матери, жены, возлюбленной». Излом, надрыв — это мне не было близко никогда. После премьеры Гончаров говорил мне такие замечательные слова, которые даже и повторять-то про себя нескромно. Он благодарил меня за то, как я сыграла эту роль.
— А в спектакль «Медея» вас вводил Игорь Михайлович Сиренко?
— Да. Он, кстати, был последним актером, которого Охлопков взял в театр. Это был словно его прощальный подарок мне. И мы с Игорем вместе всю жизнь. Он мне очень помог с этой ролью, ведь премьеру играла Козырева, актриса совсем иного плана, чем я. Мы с этим спектаклем объехали всю страну, и везде нас принимали с огромным успехом.
— А как роль Медеи сочетается с вашей темой здоровой женщины?
— Объясню: я делала главным обостренное чувство справедливости. Никакого физиологизма, никакой истерии — да и спектакль Охлопкова ничего подобного не предполагал. Страшный поступок Медеи — это, прежде всего, символ страшного возмездия, которым карается предательство.
— Вам везло на партнеров?
— Еще бы! В «Марии» был замечательный дуэт с Владимиром Яковлевичем Самойловым. С большой теплотой вспоминаю работу с Арменом Джигарханяном в «Трамвае «Желание»... Я дружила со своими партнерами, но... и только. Никаких других чувств. И они мне платили ответной дружбой и уважением. Мне кажется, это важно в театре.
— Одной из ваших ролей в Театре Пушкина была Комиссар в «Оптимистической трагедии»...
— Признаюсь, я с трудом даже вспоминаю этот спектакль. Вероятно, что-то в нем для меня не сложилось, хотя он шел довольно долго, у меня был хороший партнер Александр Пороховщиков... Но чего-то мне недоставало, было ощущение неудовлетворенности. Хотя ведь когда-то эту роль играла Коонен, материал драматургический есть... Не знаю... Зато было необыкновенно интересно работать вместе с Юрием Ереминым над «Бесами». Я играла Варвару Петровну. Мы возвращали это произведение на сцену. Вообще, Достоевский мой самый любимый автор. Мне он даже ближе, чем Чехов.
— «Бесы» вышли в самый разгар тех перемен в обществе, которые были названы «перестройкой». Как вы восприняли эти перемены?
— С горечью. Перемены были необходимы, это очевидно, но способы, которыми все менялось, казались мне... неумными, что ли. Вместо демократии получился беспорядок и вседозволенность. И кровь. Впрочем, у Достоевского все об этом написано.
— Какая роль из сегодняшнего репертуара кажется вам наиболее важной?
— «Белые розы, розовые слоны» Гибсона. Уже семнадцать лет я играю этот спектакль и очень дорожу им. И зрителю он нужен. В нем есть темы, которые необходимо затрагивать в театре, и мне кажется, что я имею право это.
— У вас очень гармоничное мироощущение... Оно было всегда?
— Всегда. Я — дитя любви. У меня были очень красивые родители, и они очень любили друг друга. Гармония идет от любви.
Беседовал Александр Смольяков
Журнал "Планета Красота" № 9-10
У Голсуорси в четвертом томе его «Саги о Форсайтах» есть описание красавицы Ирэн Эрон в старости. После перерыва длиной в целую жизнь, в холле американской гостиницы, за роялем, Сомc увидел свою бывшую жену, от любви к которой так и не смог излечиться. Чуть похудевшую, но все еще прекрасную, быть может, даже более прекрасную, чем в молодости, с волнистыми серебряными волосами, облегавшими голову, как шлем, в которых не осталось ни одной нити прежнего золота.
Светлану Мизери я тоже не видела целую жизнь, но на церемонии вручения премии и знака «Золотая лира» в журнале «Планета красота» мгновенно узнала ее. Изящную, в черном туалете, с нежным розовым лицом, легкими, развевающимися, как в юности, но теперь уже не светлыми, а седыми волосами. Цитата из Голсуорси пришла на память, и мне захотелось подарить ее актрисе — женщине из тех немногих, над которыми время не властно.
Светлану Мизери редко называют в числе первооснователей легендарного «Современника». Едва ли не самая женственная из молодых актрис 50-х годов, пленительно мягкая, голубоглазая, она находилась под сильным влиянием своего тогдашнего мужа Игоря Кваши, бурлившего не только творческой, но и организационно-административной энергией, как и весь «ближний круг» соратников и единомышленников Олега Ефремова.
Роман с Квашой начался еще в школьные годы, в театральном кружке Дома пионеров. И в Школу-студию Художественного театра они пришли вместе. А в свой нарождавшийся театр Ефремов ее пригласил за талант, в наличии которого, в особости которого никто из мхатовских педагогов, в том числе и учивший Мизери Олег Николаевич, не сомневался.
На афише розовских «Вечно живых» 1957-го года, где названия «Современник» еще нет, а есть — «Студия молодых актеров», значится и ее фамилия. В скобках мелко проставлено — «арт. МХАТ», куда Мизери приняли сразу же после выпуска. (Из Художественного театра ради «Современника» она уйдет с той же легкостью, что Евстигнеев и Кваша.)
Светлана Мизери стала первой исполнительницей роли Вероники. В книгах и статьях о начале «Современника» можно увидеть полулюбительскую, неважного качества фотографию - дуэт. Он — Ефремов — Борис Бороздин — совсем молодой, с тонкой шеей из воротничка-апаш по моде предвоенных сороковых, с мальчишеским чубом и косым пробором, со странно округлыми, без характерной будущей впалости и худобы щеками. И она — девочка с кудряшками надо лбом, в летней кофточке и сарафане — Вероника - Мизери. Большие глаза под бровями вразлет тонут в тенях. Губы сжаты горько в предвестье близкой и вечной разлуки с любимым.
Она хорошо сыграла эту первую и главную свою роль в «Современнике». В соответствии с той новой правдой, которую искал ее театр. Была искренна и проста, естественна даже в сценах надрыва. Была трогательно узнаваема — по типу, по идеально переданному возрасту девочки — капризницы — подростка, которой уготованы тяжкие испытания. (Таких девочек несравненно, легендарно играли большие актрисы начала двадцатого века: Комиссаржевская, Рощина-Инсарова, Потоцкая, Домашева...).
Ничего эффектного, чрезвычайного не ощущалось в ее Веронике. Не было артистизма и пленительного раннего кокетства, ликования в абсолютном счастье взаимной любви; уже не детской, но еще не женской повелительности, победительности, как двумя годами позже у Татьяны Самойловой в знаменитом фильме «Летят журавли».
«Все тихо, просто было в ней...» Безыскусность первой любви. Беспросветность горя. Отчаянье стыда за совершенное предательство. Легкое дыхание пронизывало роль.
Мизери хвалили в рецензиях. Но триумф достался не ей. Идеальному воплощению ранней актерской программы «Современника», совершенно прекрасному в роли Бориса — Ефремову, с его знаменитой программной фразой: «Если я честный, я должен...», ставшей знаком поколения, сгоревшего в огне войны. Общий восторг пришелся на долю Игоря Кваши-солдатика Володи, близкого Ефремову правдой и страстью сценического бытия. Навсегда прославились Галина Волчек — Нюрка-хлеборезка, Нюрка-война, Евгений Евстигнеев — Чернов, юный Олег Табаков — ленинградский мальчик Володя, за плечами которого вставала блокада, те из актеров-участников, кто отстоял от современниковского «канона» (естественности, искренности, правды), редким в 50-е годы искусством пережитого гротеска, «громыхающей», как у Волчек, дерзкой и агрессивной гиперболы.
Из «Современника» тогда мало кто из артистов уходил добровольно. Но, сыграв еще в знаменитом «Два цвета», в розовских спектаклях «В добрый час!» и «В поисках радости», Мизери ушла, проработав лишь полтора года. «Это было не мое...» - скажет она впоследствии.
«Свое» актриса найдет в театре им. Вл. Маяковского, принятая Николаем Павловичем Охлопковым. Задержится там на двадцать лет. Его монументальный, масштабный, мощный театр окажется ей «по росту», по силе темперамента, по яркости, которая неожиданно возникнет в еще недавно нежной, акварельной актрисе.
Она не терялась, великолепно смотрелась в переплетениях конструкций бывшего мейерхольдовца Охлопкова. С ловкостью тренированной гимнастки преодолевала лестницы и площадки, перепады уровней. Ее голос одолевал открытое вширь, и вверх, и вглубь пространство сцены.
В закулисье шептались, что Мизери стала последней земной привязанностью стареющего Охлопкова. В высшей степени увлеченный новой актрисой, он - постановщик по преимуществу, дорожил ее индивидуальностью, предоставлял возможность работать много и разнообразно. Заняв ведущее положение среди первоклассных мастеров тогдашней охлопковской труппы, она раскроется «до дна», шагнув из молодости в зрелость, обретет и осознает себя. И всегда будет играть «свое» и «по-своему».
Вальку-дешевку в «Иркутской истории» Алексея Арбузова она увидела другой, чем у грозной вахтанговской соперницы, великой Юлии Борисовой, которой автор и посвятил свою знаменитую пьесу. Младшая по возрасту, Мизери сыграла Валентину «старшей». Грех и грязь Борисова не умела и не хотела играть — лишь притворство в опытности и бывалости, скрываемую от людей чистоту.
Валька-Мизери стремительно выбегала на покатый планшет сцены, яростно зажав в кулаке сдернутый с кудряшек берет. Чуть коренастая, крепкая, на сильных ногах, вполне земная, она ерничала и злилась, кривлялась и грубила, сопротивляясь любви непрошенного избавителя от грехов, странного и скучного ей до поры. Груз нечисто прожитой женской жизни давил ее.
У хрупкой, прелестной Борисовой было открытие божеского, от природы данного в человеке. У Мизери совершалось нешуточное очищение от греха, от скверны жизни. Она играла любовь — страсть к Сергею, страсть материнства, неведомую ее героине прежде. И тем страшней, безнадежней становилась трагедия этой сильной и недюжинной женщины.
В театре им. Вл. Маяковского она оставалась глубокой актрисой — психологом. В «Проводах белых ночей» в маленькой роли Жанны играла чудо доброты. Нелепая, чуть косолапая, простенькая, ее смешная героиня чудесно хорошела, заливаясь и рокоча радостным смехом оттого, что обиженной и брошенной негодяем подруге Нинке вновь улыбнулось счастье.
Уж в эпоху режиссера Андрея Гончарова, принявшего театр через некоторое время после умершего Охлопкова, в «Трамвае «Желание» Тенесси Уильямса она сыграла Стеллу (вторую, а не первую в пьесе роль) так талантливо, смело и верно, как никто и никогда на русской сцене. Здесь было смятение чувств, не меньшее, чем у главной героини. Была мука бесплодного сострадания к несчастной Бланш и чувственная тяга к мужу — хозяину, унизительная зависимость и необоримая любовь к нему. Два плана, два пласта роли существовали, диссонируя друг с другом до нестерпимой боли. Оставшееся далеко позади аристократическое прошлое Стеллы. (Тогда в ней, трогательно аккуратной, в наглаженном чистеньком платьице и соломенной шляпке, проступала изысканность и культура старшей сестры.) И плебейское настоящее - приятие нравов чужой среды, добровольное опрощение, чтобы уцелеть, продлить себя в семье, в ребенке, уйти из «стана погибающих» южан — аристократов.
Все дальше и отважней отступая в ролях от собственных данных, Мизери превращалась в характерную актрису, мастера перевоплощения. Пробудившийся комический дар, органика смешного заявляли о себе во многих ее работах.
В «Беседах с Сократом» с мраморов и крутизны античной лестницы сварливая Ксантиппа переругивалась и обличала, перекрикивала и «облаивала» великого мужа — философа, а потом жалела и любила его. И здесь актриса ни на йоту не уступала другой исполнительнице — мощной Дорониной.
Сегодня бесполезно гадать, почему после театра им. Вл. Маяковского она очутилась в Театре им. А. С. Пушкина. Захотелось независимости, своего самостоятельного дела?.. Ее муж — директор и способный администратор — энергично перестраивал и обновлял многострадальное здание бывшего Камерного на Тверском бульваре. А она играла («Месье Амилькар платит» И. Жамиака, «Подонки» Я. Гловацкой, «Бесы» А. Камю по Достоевскому), заявив себя еще и стильной, тонкой, умной актрисой западноевропейского репертуара.
Случай ли, судьба или любовь к близкому человеку увели Светлану Николаевну Мизери с больших сцен в маленький театр «Сопричастность» возле Курского вокзала? Я почти потеряла актрису из вида. Знала только, что она работает и много живет за городом, на даче. О сыгранной ею Матери в спектакле «Кровавая свадьба» Ф.Г. Лорки, удостоенного премии мэрии Москвы, роли Молли Иган из «Белых роз, розовых слонов» У. Гибсона, о Реджине в «Королеве-матери» итальянца М. Сантанелли много говорили и писали.
Но вот после долгого перерыва я увидела ее прекрасное одухотворенное лицо. И если мысль о том, что на закате жизни лицо у человека такое, как он заслужил, как прожил годы, верна, значит, с замечательной актрисой Мизери все хорошо, все в порядке.
Вера Максимова
Журнал "Планета Красота" № 9-10
Он был родным для миллионов зрителей. И не только большим артистом. А еще и человеком с добрым, открытым сердцем. Не потому ли оно и не выдержало, что он пускал в него, в душу чужие людские трагедии, о которых так проникновенно рассказывал в студии телевизионной программы «Жди меня». И еще помогал – участием, советом, добрым, идущим из самого сердца словом. Он и в личной жизни был надежным, любящим мужем и отцом.
Его детство было военным. В 1941-м детский сад, куда ходил Игорь, эвакуировали из Москвы в Ленинск-Кузнецкий. Правда, рядом была мама, она специально устроилась туда, чтобы не потерять в далекой Сибири сына. И в первый раз он вышел на сцену именно там. Юному актеру поручили играть одну из главных ролей в сказке «Морозко». Его дебют состоялся при полном аншлаге. И не где-нибудь, а в городском театре. Потом играли в госпитале перед ранеными. А потом уже пошло все само собой. Он читал стихи на всех утренниках, затем на школьных вечерах.
Кто-то из ребят сказал, что в доме пионеров работает замечательная театральная студия. Школьные науки его не сильно занимали. А сцена завораживала. И там же, еще семиклассником, он познакомился с красивой девочкой Светой Мизери. В школах тогда было раздельное обучение: мальчики отдельно, девочки отдельно. Света казалась ему существом с другой планеты. Они могли часами говорить о театре. Он провожал ее до дома. Редкие случайные прикосновения вгоняли его в краску. Ей нравилась его сдержанность. И все же это должно было случиться! Однажды они оказались так близко, плечом к плечу, что закружилась голова. Он ее поцеловал.
– «Ну, что же мы теперь с тобой делать-то будем? Теперь я должен на тебе жениться!» – сказал серьезно он. И мы пришли к моей маме, – рассказывает Светлана Мизери.
Правда, им тогда было по 16 лет. Решили ждать совершеннолетия. Они играли на сцене и мечтали о светлом будущем, и главной их мечтой был театр.
В 1951 году театральные педагоги сами искали таланты. В дом пионеров на улице Стопани пришел Виктор Монюков, преподаватель Школы-студии МХАТ. Его выбор пал на талантливую троицу: Светлану Мизери, Станислава Корнеева и Игоря Квашу.
Они поженились на втором курсе. А на третьем разошлись.
– Я ушла от него. Не готова еще я была к замужеству, – скупо объясняет причину расставания Светлана Николаевна.
С тех пор ни она, ни он друг о друге не сказали ни одного плохого слова. И именно Игорь Кваша привел бывшую жену за собой в «Современник». Правда, Светлана задержалась там всего лишь на полтора года и ушла в «Маяковку».
– Не смогла оставаться в «Современнике». Это было не мое – балагурство, тусовки… – признается актриса.
Они не торопились оформить развод. Наверное, еще теплилась надежда: а вдруг…
7 сентября 2012
"Только звезды №35"
Сейчас люди ходят в театр редко. В основном идут «на актера». В советские времена попасть в хороший театр было сложно, он сам по себе уже вызывал интерес, как некий островок свободы в странном мире. Но и тогда «на актеров» ходили тоже. На Высоцкого, Миронова, Муравьеву. В Театр Маяковского ходили на Светлану Мизери.
Найти актрису оказалось несложно. Подключение к интернету, шесть ударов по клавишам, и я уже знаю, что сейчас лауреат Государственных премий СССР и России, народная артистка России, лауреат премии мэра Москвы играет в театре «Сопричастность», что расположен недалеко от метро «Курская». Позвонив актрисе, я попросил ее ответить на несколько вопросов, на что она сказала: «Хорошо, приезжайте».
Про ее роли в театре написано много. А вот о личной жизни - почти ничего. Родилась Светлана в Москве, в семье совершенно не театральной. Однако родители мечтали, что дочь будет великой актрисой. В драмкружке при Доме пионеров, куда поступила Мизери, занимался еще один ныне известный актер - Игорь Кваша. Ему суждено было стать первым мужем Светланы Николаевны. Мы пришли к моей маме, - рассказала актриса, - один раз поцеловались, и он говорит: «Ну что ж мы теперь с тобой делать-то будем? Теперь я должен на тебе жениться!» - Правда, нам тогда было по шестнадцать, пришлось ждать до восемнадцати. Потом нас расписали, и я тут же от него ушла. Не готова еще я была к замужеству... Игорь Кваша привел актрису в «Современник», где Светлана Мизери честно отыграла полтора года, после чего ушла в Маяковку. «Я в «Современнике» не могла больше оставаться. Это было не мое. Балагурство, тусовки... А я так не могла.
-- Почему нет сейчас громкой славы? Потому что я никогда не снималась в кино. Ни-ко-гда. У меня были два или три хороших предложения, но когда я себя увидела на экране, я поняла, почему меня не утверждали на роль. На экране я какая-то мертвая. Мне нужна сцена, зрители, их дыхание, и тогда я живу. А без зала ничего не получается. Да и внешность моя в те годы считалась какой-то несоветской. Но у меня нет обид, чувства ущербности. Я довольна своей жизнью.
В Маяковке Светлана Николаевна и встретила тридцать семь лет назад свою настоящую вторую половину. Причем это была полноценная половина даже в профессиональном смысле: ее будущий муж Игорь Михайлович Сиренко был в театре режиссером. Он-то и увел актрису в середине восьмидесятых в Театр Пушкина. А затем, в 1991 году, - в созданный им театр «Сопричастность».
Так что сейчас Мизери играет на маленькой камерной сцене, на улице Радио. «В большом театре зрители могут что-то не разглядеть, чего-то не заметить. Тут зрители рядом, и они все видят». Здоровую творческую конкуренцию Светлане Николаевне составляет дочь от второго брака с Михаилом Зиминым - актриса театра Мария Зимина, сама уже получившая титул заслуженной артистки России.
У Светланы Николаевны есть внук Миша, которого актриса очень любит и прочит ему большое будущее. Она вообще любит молодых, правда, считает, что их главная проблема состоит в том, что они стараются жить, не переутомляясь.
«Нынешние молодые люди очень боятся напрягаться. Они потому и в кино ходят, что там все легко -- просто картинки мелькают. А у нас в театре приходится напрягаться. Тренировать свой мозг, вглядываться в глубину себя. Вот в этом моя сверх-цель -- заставить людей разглядеть в себе то, чего они сами про себя не знают. Ведь тратят же эти парни по несколько часов в залах, развивая мышцы, так почему же не потратить два часа в неделю на то, чтобы развить ум, совесть, душу, наконец? Ведь быть сильным духом гораздо важнее, чем быть сильным телом».
Наверное, она права. Я же тоже сначала не хотел ехать в театр, чтобы не напрягаться.
Валерий ЧУМАКОВ
http://www.ogoniok.com/
6 комментариев
обсуждение >>