- Родилась я в Харькове. Родители мои, Семен Долин и Софья Токарь, были актерами. Там, в Харькове, и жили, пока в 1938 году родители не поехали в Москву на актерскую биржу труда. Им предложили Дагестан и они согласились. Мне тогда было четыре года.
Мама вспоминала, что город поразил ее обилием солнца и зелени, но дома преимущественно были маленькие, скособоченные, в одном из таких мы и жили почти год. В 39-м нам дали две комнаты в трехкомнатной квартире на Октябрьской, 5. Наш дом был домом для профессуры, там на первом этаже магазин для ветеранов и ясли. Отапливался дом мазутом, и в котельной хозяйничал татарин Мирза. Жильцы его одевали, подкармливали.
Квартиру нам предоставили уже с мебелью. Кровати с сеткой, буфет, шифоньер и роскошный по тем временам диван, обитый черным дерматином. Нянечка моя фыркала в сторону дивана и предпочитала свой сундук. Это был сундук-патриарх. Она привезла его с собой из Харькова и спала на нем. Нянечка в доме была родным человеком, маленькая, тихая, всегда в белом накрахмаленном платочке. Мои родители деньги экономить не умели и иногда перехватывали у нянечки в долг до зарплаты. А в 41-м она уехала в отпуск навестить родных в Киеве, и тут грянула война. Не знаю, пережила ли она войну. Мы не сумели отыскать ее следы.
Сейчас куда-то исчезли эти удивительные женщины, которые приходили в семью ненадолго, а оставались на всю жизнь. Некоторые были с замашками деспотов, но это была игрушечная деспотия любящего и любимого человека. Попадали они в семью иногда совершенно случайно. Наши соседи, семья ректора мединститута Алибекова, нашли свою Лену в городском саду то ли в предвоенные, то ли в военные годы. На скамейке сидела немолодая женщина. Слово за слово, выяснилось, что в Махачкале у Лены нет никого. «Пойдешь смотреть за маленьким ребенком?» - «Пойду!». Вот так она и стала нянечкой моей подруги Тамары и ее брата Тамерлана.
Она была похожа на мою няню, только платочки носила разноцветные. Главу семьи, Сиражутдина Юсуповича уважительно называла «доктор»: «доктор приказал», «доктор сказал». Нас очень потешала переписка Лены с ее деревенской родней. Из деревни письма шли всегда одинаковые. Начинались они так: «Добрый день али вечер, дорогая тетенька Лена…», затем шло долгое перечисление всех, кто передает ей привет, вплоть до поросят, и заканчивалось письмо традиционным «...чего и вам желаем». Отправлять письма следовало регулярно.
Русский театр тогда находился напротив гостиницы «Дагестан», а в самом театре, в вестибюле, было шикарное высоченное зеркало, от пола до потолка. И не было женщины, которая не застывала бы перед ним, внимательно себя разглядывая. Одна ложа считалась правительственной, там в глубине были мягкие, «богатые» кресла, а у двери стоял милиционер. Вторая ложа - для обладателей контрамарок. Там сидели уважаемые люди: «завхоз, товаровед, директор магазина» и знакомые актеров. Зрители, собираясь в театр, обязательно несли с собой сменную нарядную обувь, а новый спектакль был событием для всего города. А в 50-х, чтобы привлечь публику, в фойе устраивали танцы под духовой оркестр.
Но до этого была война. И все мужчины театра пошли на фронт. И мой папа тоже. А скоро и мы с мамой уехали. В Махачкалу были эвакуированы цыганский театр «Ромэн», Харьковский театр русской драмы и театр Ермоловой. Именно в театр Ермоловой маму и пригласили. Единственную из всех актрис нашего театра. Все три театра погрузились на баржу и поплыли в Гурьев. У нас было огромное количество вещей. Одежда, портреты, завернутые в паласы, и даже мой мишка - все отправилось с нами. Это маму Максакова Мария Петровна надоумила. Известнейшая оперная певица, солистка Большого театра. Их тогда эвакуировали из Москвы, и она снимала у нас комнату. Глядя, как моя мама собирается, она сказала: «Бери все, что можешь!. Какая разница, где бросать вещи - тут или в дороге? ». Мы с мамой плыли, окруженные нашими тюками, из еды был целый бидон масла, а хлеба ни крошки. Но тут опять пригодилась наука Максаковой. Она, уже хлебнувшая радостей эвакуации, посоветовала маме купить стакан махорки, на который можно было выменять целое ведро картошки.
Обратно в Махачкалу мы возвращались уже из Одессы. Это отдельная история. Папа вернулся в 44-м, и его взяли в труппу театра Красной армии, а маме места там не нашлось. Она работала в филармонии. И вот приезжают в Одессу с цирковой труппой наши цовкринцы и видят афишу, где мамино имя и звание - Заслуженная артистка Дагестана. Они ее разыскали и сказали строго: езжай домой!
А 9 мая 1945-го мои родители получили телеграмму от 1-го секретаря обкома Даниялова: «Возвращайтесь домой». Вопросов не стало. Мы собрались и вернулись. Скоро въехали в свою старую квартиру на Оскара. Правда, мебели там уже не было. Пустые гулкие комнаты. Я была в 5-м классе, когда родители отправились в мебельный магазин (он был под кинотеатром «Дружба») покупать буфет. Я еле высидела до конца уроков - так хотелось увидеть! И вот прибежала - а он стоит! Распахнула дверцы, а внутри посуда, немецкий сервиз. Какая это была радость! Сейчас люди не умеют радоваться покупкам.
Город стал отходить от войны. На первомайскую демонстрацию 1946 года артисты выехали верхом. Они были в костюмах времен Отечественной войны 1812 года. Кивера, мундиры, галуны, аксельбанты. Это все были костюмы для спектакля «Давным-давно», в котором моя мама играла Шурочку Азарову. Мама, конечно, тоже ехала, только ее лошадь вели под уздцы двое военных.
Знаете, я многое помню. Как приезжал сюда Вертинский, но успеха особого не имел. Помню, как на концерт Анны Гузик собрался весь еврейский бомонд Махачкалы, и в зале филармонии не было свободных мест. Но особенно памятен приезд Клавдии Шульженко. Они с моей мамой вместе учились в Харьковском театральном училище, и, узнав, что мама здесь, Шульженко перенесла свой концерт в Баку на два дня, и эти два дня она и ее тогдашний муж Коралли провели с нами. Понимаете, что это для меня значило? Шульженко - она же была подлинная звезда! И тут мы вместе с ней как ни в чем ни бывало отправляемся в кинотеатр «Комсомолец» смотреть «Повесть о настоящем человеке», идем, беседуем, и все нас видят. Подписанную ею фотографию я храню по сей день.
Но у меня самой с музыкой получалось не очень. На площади, рядом с собором, стояла часовня. Небольшое одноэтажное здание. Там располагалась музыкальная школа, в которую я прилежно ходила четыре года. Пианино купить было трудно, да и денег таких у родителей не было, поэтому остановились на скрипке. Потом она перешла к Эдику, сыну композитора Готфрида Гасанова (мои родители дружили с этой семьей), собор и часовню разрушили, а музыкальную школу перенесли в Дом пионеров на Ленина.
Я очень хорошо помню Смоктуновского, Кешу, как его все называли. В «Ревизоре» мой папа играл городничего, а Смоктуновский был изумительный Хлестаков. Жил он бедно, ночевал в гримуборной на втором этаже и подрабатывал фотографией. Фотографировал и меня. Посадил, дал книгу, говорит: делай вид, что увлеченно читаешь. Жаль, фотография не сохранилась.
Смоктуновский был редкого обаяния человек и, наверное, интересный мужчина. Женщины так к нему и льнули. Так что, в конце концов, у него завязался серьезный роман с актрисой Риммой Быковой. Я бы не сказала, что она была особенно хороша собой. Невысокого роста, большеголовая. Но как бы то ни было, он отбил ее у мужа и они вместе уехали. Что вы хотите? Актерская среда, страсти кипят, тут крепкие браки - редкость. У моих родителей разница в возрасте была 14 лет, и мама, во всяком случае на службе, всегда обращалась к отцу по имени-отчеству. Он ей - Сонечка, а она ему - Семен Александрович. И фамилии они носили разные, так что люди в театре новые, плохо осведомленные, очень интересовались - отчего это каждое утро актер Долин выходит из квартиры актрисы Токарь?
Помню юбилейный концерт, посвященный 25-летию маминой сценической деятельности. В 42 года мама играла 18-летнюю Любку Шевцову из «Молодой гвардии». И все аплодировали, настолько правдив был этот образ. Правда, сама мама выбрала для концерта другую роль. Катарину из «Укрощения строптивой». Но Шекспир, по мнению партийного руководства, оказался недостаточно идеологически выдержанным автором. Даже народным артисткам было позволено далеко не все.
Лилия Долина-Микаилова, врач, 30—50-е годы
3 комментария
обсуждение >>