Много лет тому назад у меня появилась привычка записывать происшедшие за день события, возникло желание доверить перу и бумаге то, что накопилась в душе: мысли, чувства, сомнения, переживания. Это очень помогало выстраивать в логическую цепочку весь событийный ряд своей жизни, анализировать свои поступки…
«Если у человека нет памяти – значит, и жизни не было». Эти слова принадлежат писателю Валентину Распутину. Письма, дневниковые записи, воспоминания раздвигают возможности памяти, делают её более зримой и осязаемой…
К сожалению, однажды под горячую руку я всё уничтожила мною написанное, о чём очень жалею...
Но в последние годы, когда круглая юбилейная дата стала неминуемо приближаться, я решила вновь возобновить эти занятия. Решила осмыслить жизнь в своих воспоминаниях – так ли она прожита, как хотелась, до самого «дна» достать и увидеть себя без прикрас, настоящую. Стала складывать свою жизнь, как «мозаику».
Порой казалось, что моей рукой водит кто-то, как бы наговаривает мне. Поняла, что из всего этого может получиться книга. Думаю, что она будет интересна моим друзьям, родственникам, близким мне по духу собратьям по искусству. И прежде всего мне очень хочется, чтобы её прочел мой сын Лёвушка, который уже семнадцать лет живёт в Иерусалиме. Я хочу, чтобы он услышал мой голос, интонации, чтобы от всего прочитанного он почувствовал запах моей Родины, увидел дали неоглядные, сумел уловить биение моего сердца. Мы с ним расстались, когда ему было двадцать лет, и так и не успели узнать друг друга по-настоящему. Ведь приезжает он домой в Омск не так часто. Вспоминаются поэтические строки: «Ищи всему своё начало на глубине своей души и то, что нынче отзвучало, забыть, назавтра не спеши…».
Родилась я 10 февраля 1942 на прекрасной земле, единственной в мире, в сердце России – на Тамбовщине, в самой её глухомани. Когда впервые услышала слово Тамбовская губерния, колыхнулось что-то внутри, как кровь предков. Когда я говорю себе – Родина, даже мысленно, я – там! Стою в рваном платьице на высоком бугре, а вокруг – огромный мир, ошеломляюще прекрасный!
Наша жизнь с матерью была не из легких. Безотцовщина. Когда стала подрастать, это слово было частым, так говорила моя мать и её окружение. Голодное детство, война, рядом бомбили Сталинград. Отца я помню смутно. В войну он работал оперуполномоченным, знаю о нём лишь со слов людей: «Натолька приезжал за Манькой. Звал в Тамбов. А она не поехала». Мать с отцом разошлись. Видный был мужчина, певун, «ходок», и бабы все были –его.
Траву помню лебеду, самое ходовое блюдо в войну. От неё распухал живот. Жмых очень любили, но он был нечастым на нашем столе. Мать в школу пристроилось работать, чтобы поднять меня. Сейчас порой смотрю на молодёжь и думаю: высокие, статные, уверенные в себе. А наше поколение в особый рост не пошло, оттого, что недоедали. Зато стержень человеческий у нас крепкий, мы выжили! И духом мы крепче. Дети войны не могли быть инфантильными! По всей моей театральной жизни, коей минуло уже полвека, где бы я ни была: училась ли в Новосибирском театральном училище, работала ли в театрах Омска, Новосибирска, Волгограда – не было, наверно, ни дня, когда бы не вспоминала я своё детство на Тамбовщине. Наше село Ртищево стояло на высоком бугре, оттуда открывался вид на широкие просторы, повсюду разбросаны буераки, холмы, лесочки. И, конечно же, сады невиданной красоты. Весной бурное цветение яблонь, вишни, сливы. Воздух напоен ароматом антоновки. Как часто я испытываю желание пройтись по тем местам…
Только нет сегодня того села. Люди покинули его. Кто ушёл навсегда, кто в город уехал. Разъехались в разные места. Заросло село бурьяном, об этом написала мне Аля (родная сестра по отцу). Когда я это прочла, заболело сердце. Да, села уже нет. Но память – есть! В четыре года увезли меня в Омск, за нами приехал дядя Лёня (брат мамы), туда он был эвакуирован с заводом № 66 из Москвы вместе с семьёй. Помню: поезд товарный, круглые фонари московского метро, ГУМ, где орала я, как поросёнок, требовала куклу. Мой дядя был скуповат всю жизнь. Продавцы сжалилась и на свои деньги купили и отдали мне мою красавицу. А потом, мы оставили её где то на остановке. Поезд тронулся, дядька побежал, бросил чайник и схватив меня. Мужики втащили нас на ходу. А моя драгоценная так и осталась лежать на путях. Когда я прочла потом стихотворение Вероники Тушновой «Кукла, брошенная на скрещённых путях», я плакала, это – моя кукла!
У меня в детстве было мало игрушек. Поэтому я любила их страстно все зрелые годы. Куклы, мишки, зайцы, большие и маленькие – у меня в квартире и на даче – везде. В отдел игрушек меня лучше не заводи…
О родном селе и его людях я многое узнала от матери. В моей семье очень любили петь. А особенно бабушка Екатерина Леонтьевна. Много песен она напела для хора Пятницкого, старинные напевы, причиты, когда по деревням ездили в поисках фольклора. Много из этой старины хорошо знаю, слышала их в бабушкином исполнении. Когда подросла и на каникулы ездила в Тамбовскую область стала петь их вместе с семейным ансамблем. В Омске мы с мамой и семьей дяди поселились в бараке на 8-й Линии, в коммуналке. Жили трудно, бедно. Сколько интересных судеб, характеров прошли пред моими глазами. Минуты неудач, радости, смешного и грустного – всё на виду, не спрячешь, не скроешь. Каждый человек как на ладони. Всё отложилось в детской памяти, сохранилось как в копилке. Для творческого багажа такие «закрома» жизненных наблюдений очень пригодились.
Училась в школе № 40 весьма средне, была очень скрытной, не любила когда кого-нибудь выделяли, вопрос – от чего есть богатые и бедные – меня тревожил. Остро реагировала на несправедливость, отчаянно дралась и отличалась максимальной невыдержанностью.
Любила петь, поэтому пошла в хор в ДК имени Баранова. Занималась в акробатическом кружке. Пошла в танцевальный кружок, которым руководила Т.В. Рей. Мы все её ласково называли Тусей. Часто вместе с нами на занятиях присутствовал пучеглазый мальчик, её сын, Владик Дворжецкий. У меня не было пары, и Туся предлагала Владику потанцевать со мной. Я же наотрез отказывалась… Шли годы, и мальчик с загадочными марсианскими глазами стал прославленным киноактёром. Фильмы с его участием становились событием. Мы, чьи судьбы проходили в детские годы совсем рядом, радовались и гордились его талантом, который вспыхнул так неожиданно и ярко.
Очень любила своих друзей, которых было много… Во дворе нашего дома, в школе, в кружках Дома культуры. Всех их помню. До сих пор, когда встречаемся, видеть их лица для меня – счастье и слёзы.
Первые спектакли посмотрела в старом ТЮЗе на Партизанской улице – «Два клёна», «Сливовые косточки». Театр меня заворожил! Во дворе своего дома стала ставить спектакли, концерты. Участвовали мои друзья и я – главная артистка…
Большую роль в моей судьбе сыграл артист Омского драматического театра Спартак Васильевич Мишулин. Он руководил драмколлективом при ДК имени Баранова. Я держала экзамен, чтобы попасть туда. Потом мне передали его высказывание обо мне: «Пришла девочка, пытливая, серьёзная. И какая-то доверчивая, как чистый листик…» Я волновалась, одета была более чем скромно, скованно. Спартак был для меня «недосягаемое что-то». На вопрос: «Чтобы ты хотела сыграть?» – я ответила: «Всё, что вы дадите, и ещё Любку Шевцову в «Молодой гвардии». Вспоминаю, как недоуменно переглядывались учительницы, когда я сказала: «Хочу быть актрисой». Они смеялись. А Мишулин даже не улыбнулся. Сказал: «Будем работать». Он доверял мне роли мальчишек. И девочек тоже играла. В басне Крылова «Две собаки», говорят, была «хорошенькой болонкой». В спектакле «Сомбреро» сыграла Шуру, сложная роль, я пела и танцевала, спектакль был ярким, успешным. Спартак радовался.
Вскоре по приглашению Мишулина я вместе с другими участниками попала во вспомогательный состав Омского драматического театра. Это было нечто невероятное! Театр ворвался в мою жизнь стремительно. Теперь я смотрела все спектакли в глубине кулис. Боже, какие актёры! Филиппов, Баратова, Теплов, Яшунский, Лепорская, Солнцева… Получила маленькую роль в спектакле «Фабричная девчонка». Женьку Шульженко замечательно играла Елена Аросева.
В том же году, в августе 1958-го, в свои 16 лет, из ДК имени Баранова я шагнула в старое здание ТЮЗа на Партизанской, пришла работать по приглашению Е.А. Вальденберга.
Сколько лет пролетело, но моя память сохранила зал с красивой лепниной, балкон, через который мы шли в репетиционные залы. А этажом выше – филармония, откуда к нам пришли два артиста: Аня Уткова, бывшая ведущая Омского хора, и Изя Борисов, чтец, мой постоянный партнёр. Как-то так вышло, что мне почти сразу стали давать большие роли. И ещё были вводы. В спектакле «Друг Петрушка» я играла Яшку, кулацкого сынка, он часто ездил верхом на маленьком мальчике из лавки. Мальчика играла Мунечка Булатникова, отличная травести, мой большой друг, наставник.
Спартак Васильевич помогал мне, подбадривал. Из самодеятельности он «толкнул» меня в профессиональный театр, в прямом смысле этого слова. Через некоторое время Мишулин уехал в Москву, где его ждала большая актёрская судьба в кино, в прославленном театре сатиры. Больше его я никогда не встречала. Вспоминаю его работы в нашей драме – большие, серьёзные, драматические, а также яркие, искромётные, комедийные. Он появлялся с портфелем набитым пьесами, сценариями, песнями. Навсегда мне запомнился его облик – гармоничной, талантливой личности, собранного, энергичного человека, его умные, с лукавой усмешкой лучистые глаза…. Стиль его одежды отличался изяществом, выдумкой. Красивые свитера, рубашки.
В старом ТЮЗе в свои юные годы я впитывала в себя всё увиденное, услышанное, «принюхивалась» к запаху кулис. И, конечно же, всё это постепенно стало для меня потребностью, такой же необходимой, как дышать.
А сколько смешных, курьёзных случаев! В спектакле «О чём рассказали волшебники» был у меня ввод на роль Хрюшки, на одном из спектаклей я выезжала на пристань, чтобы со всеми уехать в Африку и вдруг кто-то наступил на кулису, она оборвалась и упала на нас. Я с перепугу вместо хрю-хрю, выдала чив-чив, как ласточка. Как мы все смеялись! Работы у всех актёров были превосходные: Бармалей – К.М. Казаков, Айболит – М.В. Молоствов, разбойник – Толя Кузнецов. А какой очаровательной была обезьянка Чичи – Фенечка Николаева, прелестной была Ласточка – Эля Рюмина.
Как волновалась я сначала, тревожилась, как меня примут! Зажата была, как в коконе. Вот идёт К.Г. Барковская. Я старалась спрятаться…почему? Боялась, наверное… Запомнила её глаза голубые, острые, взгляд даже какой-то пренебрежительной. Актриса она была блеск! Героиня, красивая… Преклонялась? Да! Какие актрисы рядом были потом! Всех помню: Н. Малышева, И. Диденко, Т. Дорохова, Т. Селезнёва, Э. Соболева, Л. Горская, В. Виноградова, Э. Крейтор, А. Амельчева. Ездила в Москву в числе 20 молодых актёров, была участницей семинара в Рузе. Педагоги были замечательные, нас, провинциальных актёров, возили по всем московским театрам. Мы смотрели лучшие спектакли. Какое чудное было время! Дивное место Руза, никогда его не забуду. А сколько раз мы выезжали на село со спектаклями, в пионерские лагеря! Всякое поведала, радовалась всему, и большому и малому.
Ролей было множество. Шура в «Заводских ребятах», Тамара в «Вечерах в Касаткине», Светлана в «Где ты, Светлана?», Сестра в «Тени над переулком», Зоя в «Дороге смелых», Зина в «Я тебя найду», Валерик в «Единственном племяннике», Глаша в «Девушке с веснушками»...
Запомнилась работа с режиссёром Юрием Фридманом. Он нам многое дал, любил нас, растил. Интересно проходили репетиции с режиссёром Юрием Альховским (главреж из драмтеатра в то время), добрым словом вспоминаю главрежа нашего ТЮЗа Д.С. Бархатова. Все они оставили след в моей памяти. Спасибо им!
А как я любила наши театральные капустники, наши ночные репетиции. Вместе писали сценарии, сами украшали фойе, сами придумывали и делали костюмы. Помню, как на одну из таких репетиций я притащила кастрюлю со стерлядкой, дядька где-то «надыбал»). Прошло много лет, и об этой рыбке многие не забыли. Уж больно она была хороша! Ребята ели всё, тащили из дома всё, что кто мог. Театр научил меня щедрости, открытости, общему труду, когда мы вместе многое можем. Начало у меня было доброе, я росла вместе со всеми, от роли к другой роли. Омский ТЮЗ на Партизанской – это мой старт, даже само здание дорого. Прохожу мимо всегда мысленно кланяюсь и обязательно постою, потому что память не отпускает.
Люди как планеты. И одна из них – «мама Лиза», мой директор, мой друг, моя мама! Кстати её почти все так звали. Директор ТЮЗа Елизавета Григорьевна Куперман была замечательной женщиной. Театр в тот период был не последним в городе, о нём писали, к нам хорошо относились. И уже 1962 году мы поехали в Новосибирск на фестиваль. Мама Лиза не только новый ТЮЗ построила, но и к появлению Дома актёра имела прямое отношение. Она была как прораб, всё знала: что, где, для чего. Вместе с Ножери Давидовичем Чонишвили они стали у руля. Вместе потом и работали в Доме актёра.
Когда мы с Юрием Гребнем собрались работать в Новосибирском ТЮЗе, она нас отпустила. Я понимала, как это было ей нелегко. Это был тот период, когда между нами прошёл холодок. Я не могла ей простить, что она, любя меня, была посаженной матерью на свадьбе Изи Борисова и Татьяны Дороховой. Куперман уже потом мне призналась, что не могла обидеть молодых отказом. А у меня незадолго до этого с Изей Борисовым были романтические отношения, которые обещали перерасти в нечто большое. Но мой ершистый характер и излишняя прямолинейность испортили всё дело, предпочтение было отдано другой избраннице. Я понимала, что сама виновата, но оставаться равнодушной в этой ситуации, мне было нелегко… Прошли годы, я работала в Новосибирске. Потом меня пригласили в Волгоградский драмтеатр. Я уехала. Но мне там было неинтересно. Через сезон я написала в Новосибирск и в Омск, выразила свою готовность вернуться. Омск ответил первым: «Птенцы должны возвращаться домой. Ждём. Квартира стоит. Мама Лиза». Я вернулась в Омск. Елизавета Григорьевна сделала всё, чтобы мне было хорошо. Отношения вновь стали родственными, мы не расставались до её ухода. Она была моим настоящим другом, понимала, советовала, предостерегала. Редчайший человек! Конечно, и у неё были свои недостатки. Но господь дал ей так много, она была такая разная, непредсказуемая и очень сильная личность. Как она запросто умела говорить с разного уровня людьми: убеждать, находить выход из трудной ситуаций! Считаю, что она была государственным человеком, такие руководители – редкость. И смешной иногда была, со своей изюминкой. У нее часто проявлялся чуть-чуть одесский акцент, для юмора. В конце слова – мягкий знак: «Томикь», «Марикь», «Семикь»… Это было очаровательно! Каждого умела обласкать, каждого, когда надо – поставить на место. Очень любила актёров, театр, верно ему служила. Мама Лиза – моя незабвенная учительница. Уходя уже, держала мою руку, говорила: «Томикь, счастья тебе, люблю, вернись в театр». И семья её – сын Марат, его жена, прекрасная Инесса Рогальская – дорогие моему сердцу люди. Я всегда знаю, что они у меня есть!
В 1962 году начался новый виток в моей актёрской судьбе, это Новосибирский ТЮЗ, куда мы приехали с Юрием Гребнем. Юра там продержался один сезон, был изнежен родительской лаской, потянуло домой. А я, в общем, пришлась ко двору. Ввели в спектакль «Именем революции» и другие постановки, появились друзья и подруги. Поразили молодые актрисы, в большинстве своем голубоглазые, красивые. А парни какие! Слава Гарин – потрясающе талантливый! В «Чайке» он играл Треплева, а я – Машу. А Алик Дорожко – мой Сергей в «Алкиных песнях» – так и стоит перед глазами: светловолосый, сероглазый, не влюбиться было невозможно! Когда играли последнюю сцену расставания, почти вся труппа была в кулисах. Красивое, большое чувство, словно натянутая струна, тронешь – зазвенит, притягивала, завораживала окружающих… Но быть вместе, на сцене и в жизни – нам было не суждено… Так складывалась жизнь.
Я счастлива, что встретила в Новосибирском ТЮЗЕ прекрасного режиссёра и педагога Владимира Валентиновича Кузьмина, он стал моим наставником. Сколько лет прошло, а я до сих пор мысленно отчитываюсь перед ним за каждую роль, каждый поступок. Помню его слова: «Взяла планку, чувствуешь её – держи, не снижая, тяни роль, как ниточку, до финала. Меняйся, расти, добивайся. Ты многое поняла в профессии, владеешь ею, вот и продумай всё. И внутренне и внешне. Сшей костюмчик на себя. Это твоё. И ничьё более». Эти слова стали для меня законом. Поэтому всю жизнь я не могла «слизнуть» найденное другой актрисой. «Мой стаканчик мал, но пью из своего стакана…». И всегда жёсткий отбор в костюме. Зашёл как-то Кузьмин в гримёрку после спектакля, где я пела несколько песен, мне сшили роскошное парчовое платье, а он спросил: «Тамарка, где твоё светлое платье с отделочкой?». Я отвечаю: «На складе». «Надень его, девочка!». На мой вопрос ответил: «В парчовом платье образ теряет обаяние и нежность». Я поменяла костюм, поняла, что он был прав.
Кузьмин растил в нас художников. Сам он был чистым, порядочным, требовательным. Он знал о каждом всё, в личном плане тоже. Когда Кузьмин решил поставить «На дне», я была уверена, что буду играть Василису. И с удивлением обнаружила, что мне дали роль Насти. Я очень огорчилась. Кузьмин мне объяснил: «Василису, знаю, сыграешь легко, но ты мне нужна в Насте! Русская, несчастная женщина, у тебя же это есть романтика чувств, «ты и украсишь мечом, и облачишь в латы». Фантазёрка, трогательная, смешная, трагичная…»
И он оказался прав, роль Насти стала для меня одной из самых любимых, за неё я получила диплом первой степени на фестивале, посвящённом 100-летию со дня рождения Максима Горького.
Написала письмо народной артистке РСФСР. Ей теперь уже за 80 лет, незабвенной Анастасии Васильевне Гаршиной, у неё, я училась ремеслу в хорошем смысле этого слова. Под её влиянием сформировался мой творческий стержень. Её простота меня завораживала. Талантливая, смелая, тонкая актриса. И характерная, и героиня. И человек хороший. А главное – и на сцене, и вне её – личность! Рядом с такими актёрами, как она, не имеешь право на проигрыш. Ты подтягиваешься и живёшь с ними вровень.
Я благодарна судьбе, что она меня свела с такими актёрами как: А.Я. Мовчан, Е.С. Лемешонок, В.С. Орлов, В.Г. Эйрих, и многими другими. Низко кланяюсь тем, кто жив, и помню тех, кого уже нет. Мне дороги воспитания о моих друзьях из Новосибирского театрального училища. Это – Юра Трошкеев, Вадим Решетников, Володя Авраменко, Галя Аверьянова. Когда в Омске получила квартиру после возвращения из Волгограда, ответил Новосибирск: «Возвращайся. Ждём!» Но было уже поздно Новосибирск для меня, как вишневый сад для Раневской в чеховской пьесе. Я сама «срубила» свой сад, как Лопахин. Уверена, вернись я в то время – и жизнь моя могла сложиться по другому сценарию. Я помню ваши слова, учитель мой дорогой: «Растите в себе личность, лелейте в сердце доброту к людям, животным, природе. Тамарка, в тебе есть природа, береги её, не разменяй на «пятаки». Сильной буть, помогай людям, защищай слабых». С нежностью вспоминаю Алёшу Пешкова из произведений Горького. Там прослеживаются этапы взросления мальчика. Пройдя через все круги ада, он сумел сохранить в себе добро, что и помогло ему вырасти в большого писателя. Кузьмин мне рассказывал, что мой портрет, в роли Алёши висел в музее Горького в Нижнем Новгороде. Много я переиграла девочек, мальчиков. И тут же рядом – девушек таких разных, женщин сильных, страдающих. Я была горяча, непредсказуема, беспощадна в оценке того, что делала. Кузьмин говорил: «Не трогайте её, она дойдёт до всего самостоятельно, потому что в первую очередь требовательна к самой себе, а это всё – «зелёный шум». Он пройдёт, останется главное – любовь к своему делу».
Вспоминаю дорогих сердцу подруг. Вот Эля Гарина, очаровательный сорванец, большеглазый. Красавица, героиня. Где ты теперь, солнышко? Может быть, в Москве, туда многие «рванули». Галя Аверьянова (впоследствии мы с ней встретились в Омске) – дивная актриса. Милая, голубоглазая, поэтичная, очень талантливая, они с Элькой были в то время Джульетты, очень разные и каждая по-своему интересна. Сколько мы с ними переиграли мальчишек и разных зверюшек! А Зина Лисятина, Кира Осипова, Лена Кутонова… Жили душа в душу.
Много ездили, время было такое, и страна была другой. С гастролей привозили впечатления, зарисовки, смешные случаи. Жить было интересно. Часто собирались у педагога Т.М. Сухановой. Интересные проводили вечера с нашими студентами. Мишей Багаевым с отделения оперетты, Володей Авраменко, Вадимом Решетниковым (курс драмы). Вадик импозантный, стройный, загадочный, стал за мной ухаживать, назначал свидание в сквере у гостиницы «Центральной». Вскоре нас стали называть «молодожёнами», и Вадик перешёл жить в мою комнату. Когда он стал работать в облдрамтеатре, это нас отдалило. От чего-то Богу было так угодно, что мы встретились и разошлись. Молоды были! Спасибо тебе, что ты был! А через 45 лет я его проводила в последний путь. Как оказалось – единственная из всех его жен…
Училась я почти экстерном, по сути – заочно, работая в театре, играя порой в день по три спектакля. Сдавала зачёты, экзамены, стремилась прихватить всё увиденное, услышанное, прочитанное, почти на ходу. Мои режиссёры всегда отмечали мою настырность в работе, желание дойти до самой сути. Благодаря этому я согласилась на роль Кабанихи в «Грозе», в самостоятельном актёрском внеплановом спектакле. Сложность сценического материала меня не пугала.
После возвращения из Волгограда в Омск в ТЮЗе для меня начался следующий виток моей судьбы. Я вернулась уже сложившейся актрисой с дипломом Новосибирского театрального училища, сыграла более 40 ролей. В это время здесь работал замечательный режиссёр Владимир Дмитриевич Соколов, и ТЮЗ при нём был на высоком уровне, актёры были настоящий «цвет молодой». Режиссуру Соколова, его «почерк» я быстро усвоила и приняла. Замечательный спектакль «Песня о рождённой бурей», был выстроен Соколовым безупречно. Превосходные декорации художника Карло Гагишвили, мизансцены графически точные, каждый поворот головы выверен, чёткий ритм спектакля, интересные актёрские работы принесли спектаклю успех. В Омском ТЮЗе родилась инсценировка и спектакль впервые в России «А зори здесь тихие». Это работа имела резонанс в столичной прессе. Актёрские работы В. Кульченко, В. Устимович, Г. Аверьяновой, С. Романовой, Т. Боговиной и моя (я сыграла Лизу Бричкину) воспринимались как бенефисные.
Режиссёр Георгий Завалов запомнился мне своей любовью к актёрам. Мягкостью, сердечностью, обаянием, с ним я работала в спектакле «Сказ о времени далёком и близком», сыграла Федюньку, это был мой последний опыт травести. Эта роль «легла» на меня как влитая, такой я была в детстве. Этот мальчик шёл в Москву к Ленину с караваем хлеба от деревенской голытьбы. Он стал взрослым во время своего пути. Моего Федьку любили все. Это роль была признана лучшей театральной работой 1970 года, а на смотре спектаклей, поставленных к 100-летию со дня рождения Ленина, получила высокую оценку.
В 1987 году мне вручили Орден «Знак почёта». Затем пошёл целый калейдоскоп интересных для меня работ: Мать («Женитьба Бальзаминова»), сваха («Женитьба»), мать («Лейтенант Володька»), директор детского дома («Где живёт домовой?»), Сваха («Банкрот»).
Очень дорожу дружбой с артисткой ТЮЗа Анной Гордовской. Высоко ценю Юрия Гребня, сколько с ним было пройдено дорог на сцене. Выразительная сценическая внешность, обаяние, высокий творческий диапазон, темперамент – все эти его качества снискали признание публики.
В прошлом году приезжал с концертами Юрий Трошкеев из Белоруссии. Очень обрадовалась. Друг юности вернулся в «родные пенаты». Мы вместе учились в Новосибирске, в Омском ТЮЗе были постоянные партнёры. На мой взгляд, трудились много и хорошо. Партнёр он был превосходный, особенно в спектакле «Песня о рождённых бурей». Очень любила его Павку Корчагина. Незабываемые, пронзительно щемящие сцены! Порой мы ссорились, но в принципе тандем у нас был превосходный. Мы и звания заслуженного артиста РСФСР получили вместе. В ту пору Юра сыграл много прекрасных ролей. Он был героем многих пьес того времени.
И вот, когда мы старые тюзяне встретились в последний приезд Трошкеева, я увидела другого Юру, помотанного жизнью, с благородными сединами. Что-то в душе дрогнуло, я заплакала. Игорь Абрамов подвёл меня к нему и сказал шутя: «Познакомься с девушкой». Я представилась – «Рита Устинович», а он ответил: «Павел Корчагин». Говорят его приглашали работать «Галёрку», но что-то не сложилось, жаль…
Меня очень привлекала в Омском ТЮЗё Валентина Устимович. Яркая, творческая индивидуальность, весьма своеобразная, ни на кого не похожая, широкая палитра красок и оттенков: от лукавой, острохарактерной хитрушки, до обаятельной очаровашки. Ещё мне хочется рассказать о своей близкой подруге, которая занимает в моём сердце большое место – это Тамара Селезнёва, мы с ней почти в одно время пришли в театр. Она маленькая ростом. Нас называли «Тома – большая и Тома – маленькая». Судьба разбросала нас, она служила в Рязани, потом в Астрахани, Ногинске. И, наконец, в Москве. Мы периодически встречаемся. В столице она сумела выстоять, не потеряться. Она работает в Московской филармонии, получила звание заслуженной артистки России. Несколько лет назад она приезжала в Омск со спектаклем «Диалог с Эдит Пиаф», где Тамара – и автор, и исполнитель. Спектакль проходил в Доме актёра, я его представляла на сцене. Для меня каждая встреча с подругой – праздник души.
Театр жесток и прекрасен. Порой столько недобрых глаз вокруг, особенно когда работаешь в очередь с кем-нибудь. Стоит такое существо в кулисах и смотрит, как Цербер, и от этой «энергетики» слова забываешь, теряешься. На это всё и рассчитано. И кричит режиссёр из зала: «Уберите императорское лицо»!
В конце 1987 года театр пережил очень трудный период. То, что произошло с режиссёром Михаилом Кольцовым, иначе как проявление чудовищной жестокости по отношению к нему без всяких проблесков милосердия и сострадания не назовешь. Он был бессребреник, не умел защищаться. Был далеко не политик, не стратег. За это поплатился. Пусть это останется на совести многих, я была возмущена до глубины души. Ушла в протест. У меня произошёл нервный срыв. Я подала заявление об уходе. Прошлое не вернуть, вроде, я всех простила с годами. Но «зарубина» осталась… Я потеряла 15 лет. Жила без театра. Что называется, «рванула на себе рубашонку», уверенная, что так и надо было поступить. Оказалась, себе во вред. Одному Господу было известно, как мучительно трудно было вернуться в любимое дело… Кому-то очень хотелось преподнести этот факт по-своему. Я знаю, как оклеветали меня потом, что я, дескать, склочная, вздорная, неуживчивая особа со скандальным характером.
Я стала искать точку опоры. И нашла её в лице прославленного учёного, председателя колхоза Спасское, в Тульской области В.А. Стародубцева. Я стала режиссёром народного театра в Доме культуры, поставила несколько спектаклей в селе Спасское, где жила вместе с сыном Лёвушкой. Прошло время. Поняла, что без театра не могу. Вернулась в Омск. Но пора неустроенности и скитаний продолжалась. Шлейф негативной информации обо мне по-прежнему перекрывал кислород. Работала в ДК Юбилейный Саргатского района с ансамблем «Колоски», в театре–студии «Окраина» с курсантами летно-технического училища. Потом преподавала в колледже культуры и искусства. В душе моей покоя не было.
К счастью прорыв «в блокаде» наступил, в 2002 году меня приняли в труппу театра «Студия» Л.И. Ермолаевой. Начала работать с певческо-литературной программой «Свидание с юностью», потом в спектаклях «Серебряный век», «Слово, опалённое войной», «Тринадцатая звезда». И появился спектакль Н. Коляды «Американка», который я сама предложила. В театре «Студия» я работаю уже десять лет. Я благодарна Любови Иосифовне Ермолаевой за доверие. Поначалу я была для неё «тёмная лошадка» с историей тюзовского периода, пришла на птичьих правах, с одним желанием – работать. Мы сработались. Роль Елены Андреевны меня воскресила. Я увидела театр, где есть интересные актёры, свой потенциал, свой стиль, свой зритель. Я потихоньку прижилась, рядом встали друзья – актёры, которых я здесь встретила и пошли роли, спектакли: «Ретро», «Тектоника чувств», «Синьоры, репетиция начинается».
Любовь Иосифовна – человек в любимом деле, работает в полную ногу, несмотря ни на возраст, ни на нездоровье, так уж умеет служить театру наше поколение. Она человек особый породы, чувствует природу актёра. Бывает сложно в работе. «Бури и штили». Резка порой бывает. Но такие качества, как человечность и мудрость, у неё не отнимешь. Многое, конечно, не сыграно, не спето. В театре я нашла много друзей: Лена Кондратенко – личность творческая, яркая (к сожалению, уехала в Москву); Володя Михайлов – сложный человек, непредсказуем, умница, лучезарен, замечательный товарищ; есть актёр Борис Руденко, он работает на «разрыв аорты», мне дороги его работы в спектаклях «Ретро», «Старший сын». Ни в каждом театре увидишь актёра такой манкости, очарования и лёгкости, как у Игоря Малахова, он может сделать честь любому театру, природа щедро наградила его талантом. А Олечка Серман… Прелестная актриса, она многое может. Потенциал её широк, лишь бы роли впору пришлись. Она «не открыта» ещё по большому счету. С большим интересом и симпатией я отношусь к своим театральным собратьям Игорю Двоеглазову, Ире Разумовой, Оле Бердниковой, Алёне Устиновой, Виталию Романову, Ане Бодровой, Ларисе Дубининой, Свете Жиденовой. Желаю всем успеха!
Такая короткая жизнь, я не хочу сдаваться, хотя и годы подступили, хочу ещё оставаться в любимом деле, работать. Душа ещё молода, ей все еще неймётся. Хочется радостей простых, земных. И здоровья, конечно. Живу скромно и просто. Людей люблю с характером, со своей позицией, жизненным багажом. Хочется побольше человеческого тепла, понимания, гармонии!
Долго я ждала своей судьбы. Да, я ждала Его. Как сказала в своих строчках поэт Римма Казакова, «он не пришёл!». Были в моей жизни увлечения, влюблённость, но не более того. Я как Фаина Раневская (прости Господи за сравнение, я её боготворю!), так же одинока, только у неё был Мальчик (пёс), а у меня – кот Сенька, Сенечка. Он всё понимает и чувствует перепады моего настроения, лечит, бережёт меня. Сынок мой Лёва далеко. С папой Лёвушки – Геной Жильцовым (он тоже работал в Омском ТЮЗе) мы разговариваем по скайпу. Гена, как и Лёва, живёт в Израиле, мы с ним остались друзьями, он хороший отец для моего сына и о нём я всегда хорошо думаю и говорю, и всегда готова помочь.
Моей даче уже десять лет. Увидеть яблони в цвету, вишни – несказанная радость. Я по природе своей крестьянка. Каждую травинку я люблю выращивать. «Садистка», – смеются надо мной мои подруги. Земличка, она меня лечит, видит, как мне она дорога.
У каждого человека судьба – своя, непохожая ни на какую другую. Каждый человек – как отдельная планета в миллиардах звёзд во Вселенной. А моя судьба – театр. Он взял у меня всё! Я служу ему полвека лет и считаю это счастьем! Это – моё! Только в нём я находила и нахожу отраду и любовь, выше которой у меня нет ничего.
Светлана КУЛЫГИНА
Журнал "Омск театральный", март 2012
2 комментария
обсуждение >>