Звезда нижегородского драмтеатра теряет за спектакль три килограмма
В 23 года начинающий актер Валерий Никитин амбициозно заявил: если к сорока годам не стану заслуженным — уйду из профессии. Сейчас, отмечая 70-летие, народный артист России и звезда нижегородского драмтеатра мечтает только об одном: «еще потоптать сцену»
Узнать — приблизиться — раствориться - выразить
- Валерий Васильевич, вы уже полвека на сцене. Самый «звездный» выход можете вспомнить?
- Бывали сильные озарения. Вот сижу я, Макар Девушкин, в спектакле «Бедные люди» и рассказываю Вареньке, как меня унизили и оскорбили. Закончив монолог, поднимаюсь, смотрю в зал и молчу. По щекам текут слезы. Публика не дышит. И чувствую: я хозяин! Захочу - и пять минут, и дольше смогу держать паузу, и никто в зале не шелохнется...
Иногда настолько вживаешься в роль, что на сцене с тобой происходят непонятные вещи. Как-то играл Эфраима Кэбота (в пьесе О Нила «Любовь под вязами» - Авт.). Когда мой герой узнает, что жена задушила его ребенка, он обращается к богу. И вот я чувствую, что начинаю терять сознание. Еле справился.
А однажды в «Короле Ричарде III», в сцене, когда ко мне во сне приходят убиенные мной люди, я посмотрел в зал и вдруг увидел там... два огненных глаза. Меня прошиб холодный пот. Такие странные вещи случаются, когда играешь на нерве, настоящем, не натужном...
- В каком возрасте вы поняли: ну, теперь-то я точно умею играть?
- Когда сыграл две-три роли, заявил своему педагогу в студии: вот теперь-то я все знаю и умею. А она мне: наивный, ты только лет через 10-15 начнешь понимать хоть что-то... Я всегда играл неровно. И сейчас могу сыграть хорошо, а могу — плохо. Работа на сцене — это всегда езда в незнаемое. Не случайно у меня сложилась формула работы над ролью: узнать - приблизиться — раствориться — выразить. Узнать — это когда в герое находишь много своего. Приблизиться — сделать этот персонаж своим. Потом ты растворяешься в нем. И последний этап — выразить. Как говорил неистовый Виссарион (Белинский — Авт.), умение выразить себя — это и есть творчество.
- Бывало, что роль так и не далась?
- Это произошло в Куйбышевском театре драмы (теперь Самарском), куда меня, совсем молодого актера, пригласили на роль Фомы Гордеева. Вскоре умер мой отец, и со мной что-то случилось. Я полгода не мог ни играть, ни репетировать. В сравнении с настоящей жизненной трагедией мне все казалось пошлым, наигранным, фальшивым...
Не повезло в любви — повезет на сцене
- Случались у вас провалы?
- А как же без них? Раньше актеров в таких случаях забрасывали помидорами, свистели. В наше время по-другому. Играем мы как-то в Свердловске «Бедных людей». У зрителей праздник, они только что побывали в буфете, и им страдания наших героев, как козе патефон. Моя партнерша по сцене начала закипать и шепчет мне в бешенстве: «Сейчас остановлю спектакль и скажу им: прекратите!» А я ей в ответ: «Ни в коем случае». Вдруг, откуда ни возьмись, у меня появилась дополнительная энергетика, и я стал свои реплики точно вбивать в зал. Люди притихли. В итоге нам удалось переломить настроение зала.
Вот еще вспомнил на ту же тему. Я много концертировал как чтец. Бывал с выступлениями на кораблях, пограничных заставах, фермах, предприятиях... Как-то в восемь утра читал милиционерам Зощенко. Они хохотали, а потом сказали: «Спасибо за прекрасный настрой перед рабочим днем». На ура прошло и выступление в обеденный перерыв на заводе.
Но вот приезжаю на одну ферму. Читаю дояркам того же Зощенко, а реакция вялая, по сути, никакой. Закончил и предложил женщинам задавать вопросы. Одна доярка встает и говорит: «Вот вы, сколько получаете за свою работу?» Я отвечаю: «150». А она с укором: «Да, хорошо вам живется!.. Мы-то столько не получаем, хотя встаем в пять утра, а ложимся только в полночь».
В другой раз с подобной реакцией я столкнулся на эстонском корабле. Читаю Зощенко, меня очень вежливо слушают, но не издают ни звука.
- Горячие эстонские парни?
- Нет, дело оказалось в другом. Они всю ночь работали, таскали грузы. Разумеется, наутро им было не до веселья.
- Валерий Васильевич, есть у вас свой ритуал подготовки к спектаклю?
- За неделю, за два дня, за полчаса до выхода на сцену начинаешь что-то внутри себя собирать. Что и как ты сделаешь на сцене — еще не ясно. Но ты настраиваешься, воспаляешь в себе нерв, вспоминаешь моменты из своей жизни, похожие на ситуацию на сцене. Чтобы проникновенно сыграть Макара Девушкина в «Бедных людях», я, к примеру, растравлял себя вспоминаниями о романе с одной художницей. Сначала она в меня влюбилась, затем я в нее. В конце концов она нашла себе другого, а я пришел к ней и устроил сцену... Потом мне было за это очень стыдно. Когда мы встречались на улице, я заливался густой краской и отворачивался. Но то состояние, когда меня отвергли, я запомнил навсегда. И, вспоминая его незадолго до спектакля, я пронзительнее отыгрывал роль.
За блестящую игру обругали... сволочью
-- До недавнего прошлого вы регулярно совершали пробежки, в молодости увлекались фехтованием, волейболом, баскетболом, во Владивостоке моржевали. Зачем актеру такая мощная физподготовка?
- А вы попробуйте без физической подготовки три часа проходить в полусогнутом состоянии, как в «Ричарде»! Я на таком нерве играл этот спектакль, что каждый раз худел на три килограмма.
Помню, как после первого года обучения в театральной студии в Саратове преподаватели нам сказали: мы не видим среди вас ни Качаловых, ни Ермоловых, ни Москвиных. И в профессии вы состоитесь, только если будете много работать. Поэтому я постоянно чувствовал потребность что-то делать, осваивать что-то новое, чтобы повышать свое актерское мастерство.
– Прежде чем приехать в Нижний Новгород, вы играли в театрах Саратова, Казани, Ташкента, Владивостока... Есть у нижегородской публики какая-то особенность?
- Когда я из Владивостока переехал в Горький, то был поражен тем, как горьковчане ходят. Глаза опущены, спины согнуты, все как будто чем-то озабочены. Я привык, что во Владике люди идут с развернутыми плечами. Публика горячая, народ открытый. Видимо, океан добавляет людям свою энергию, вселяет в них свою стихию.
- Можете вспомнить самое необычное проявление зрительской любви?
- Поставили как-то в Куйбышевском театре пьесу про роман советского солдата с немкой. Я играл капитана, который писал на влюбленных доносы и вообще всячески им мешал. А рядом с театром был обком, у входа в который дежурил милиционер. Как-то выхожу я из театра и слышу: «Стой! А ну подойди сюда». Подхожу, а он мне с такой ненавистью: «Ну ты и сволочь, ну ты и скотина!» А потом неожиданно: «Молодец! Здорово сыграл!..»
- С высоты прожитых лет, как вы считаете, какой возраст для актера золотой?
- Кто-то в 20 лет раскроется, а кто-то «выстрелит» только в 60. Бывает и по-другому: служит человек в театре до 40 лет, звезд с неба не хватает, а потом бросает сцену и... находит себя. Один мой приятель взял и ушел в чиновники от культуры. Доволен. Другой коллега открыл ресторан, и оказалось, что это и есть его истинный талант. Актер он был так себе.
- Вы представляете себе жизнь без сцены?
- В детстве я был влюблен в море. Хотел стать моряком. Все переменилось в один день. Мне было лет 17, когда я оказался на сенокосе. И вот вижу: на поляне спит парень, а рядом сидит девчонка и с такой нежностью снимает с него соломинки!.. У меня аж сердце защемило, и эта картинка на всю жизнь впечаталась в мою память. Вот тогда, наверное, и зародилось у меня желание дарить людям добро и нежность.
А еще очень важно, чтобы актер повстречал своего режиссера. Для меня им стал Ефим Давыдович Табачников. Он влюбился в меня, я влюбился в него. Он научил меня главному: поэтике человеческой души. Мы с ним проработали более десяти сезонов во Владивостокской драме, а когда он позвал меня в Нижний, я, не задумываясь, поехал. Когда Ефима не стало, я словно осиротел...
Мое служение театру – это тяжелая, но радостная работа. И я хотел бы еще и еще «потоптать» сцену.
Татьяна Кокина-Славина
8 комментариев
обсуждение >>