«Им страшно. Им есть чего бояться»: Артур Смольянинов заступился за артистов, которые «отмалчиваются»

Артур Смольянинов дал интервью Екатерине Гордеевой, в котором выразил неодобряемую государством точку зрения на происходящее, понимая, что это, скорее всего, будет стоить ему карьеры. Продвигая идеи толстовства, артист также заступился за коллег и соотечественников, которые предпочитают “отмалчиваться”. Объясняя их поведение страхом, Смольянинов призвал не уподобляться составителям списков и реестров и никого не отвергать.


«Как только граждане Российской Федерации, временно занимающие государственные должности, поняли, что выражение мнения публичными людьми представляет какую-то угрозу (именно потому что к публичным людям прислушиваются, потому что зачастую они говорят то, что думают, а не то, что надо говорить) - вот тогда и до них дошли руки. До всех дойдут. Тут не надо питать иллюзий абсолютно. Я для себя делаю выбор. Либо я сохраняю свой бытовой комфорт и свою возможность профессионально реализовываться сегодня, но не смогу просыпаться сам с собой завтра. Или я чего-то лишусь сегодня, но мне будет не стыдно (как это ни банально) смотреть в глаза самому себе и своим детям».

«Они [артисты] боятся. Им страшно. Их можно понять. Им есть чего бояться, у них есть для этого все основания. Это не химера. Это реальность. Нужно понимать, что это тоже наши люди. Нельзя от них отрекаться. У нас нет других людей. Это тоже русские люди. Если мы будем от них отрекаться, тыкать в них пальцем и осуждать их, чем мы тогда лучше тех, кто тыкает пальцем в нас и говорит, что мы предатели, «пятая колонна» и с нами вообще разговаривать не о чем, и что общество должно нас выплюнуть и очиститься. Чем мы тогда от них отличаемся? Тогда мы такие же, как они.
Поэтому не нужно от этих людей отрекаться, других не будет. Здесь нет героев. Героизм - это мифология. [Дмитрий] Муратов - это аномалия. Поэтому мы так любим героев, поэтому мы так на них равняемся. Поэтому мы им верим. Потому что нормально для человека - выбирать наиболее комфортный для себя вариант действий. Но если ты от всех отречешься - с кем ты останешься?»


За два месяца у Артура накопилось очень много вопросов к соотечественникам, «временно занимающим государственные должности»: «Вы говорите, что у вас есть какие-то документы. Покажите! Я не видел ни одного документа. Я слышу только слова. Вот там что-то Александр Григорьевич [Лукашенко] привёз. Покажите! Я хочу это видеть! Убедите меня. Почему я должен верить вам на слово? За кого вы меня держите? Почему вы общаетесь со мной как с малолетним недоумком? Покажите и докажите. Эмоции и слова - это не доказательства».

В то же время актёр отмечает, что силу пропаганды не стоит недооценивать: «У меня нет знакомых, которые используют латинские буквы вперемежку с русскими, но у меня есть знакомые, которые говорят: «Всё не так однозначно. А вот почему они? А вот им можно, значит?» Ну всё, что мы слышим из телевизора. Это тоже Стокгольмский синдром, потому что сложно сопротивляться этому давлению. Особенно, когда ты зависим от государства. А от государства сейчас зависит всё.
Когда всё это началось, я включил «Россию 24», просто чтобы понять, что там. Если ты хочешь быть объективным, ты должен слушать все точки зрения. Когда я смотрел, у меня не то что моменты сомнения в своей правоте были. Я просто ловил себя на том, что это настолько сладостный яд вот этого ощущения абсолютной собственной правоты. Потому что «мы русские, Путин с нами и он всегда прав». Это такой сладостный яд. Потому что это освобождает тебя от всякой личной ответственности. Моментально. Ты просто прав, потому что ты прав. Потому что мы русские».

К разговорам об отмене и неизбежном забвении русской культуры актёр относится со скепсисом: «Может быть, это прозвучит слишком самонадеянно и слишком хладнокровно, но это [негативное отношение к русской культуре] точно не навсегда. И я почти уверен, что это ненадолго. Что далеко ходить - вспомним пример фашистской Германии. Ну и где сейчас Германия? И где её культура? Она куда-то делась? Куда-то делся Гёте? Или Гессе? Или Шиллер? Ни русская культура, ни русский язык никуда не денутся».


Сам артист находится в Москве, никуда не хочет уезжать и на своё будущее смотрит с философским фатализмом: «У меня есть пока какие-то заработанные деньги. На какое-то непродолжительное время мне их хватит. А потом не знаю. Но я знаю, что я не пропаду. У меня есть друзья, у меня есть я. Я с головой парень. И с руками. Понятно, что это будет выживание. Придумаю что-нибудь. А может быть кто-то и не испугается и возьмет меня на работу. Не знаю, возьму гитару, в переход пойду. Жизнь приведёт сама. Всё происходит вовремя. У каждого.
Россию я люблю за тебя, за меня, за нас за всех. Просто это моя Родина. Людей люблю. Муратова люблю. Чулпан люблю. Маму люблю. Детей люблю. Женщин. Бывших и будущих. Гулять люблю. Питер люблю очень. И безысходность эту тоже люблю. И обреченность эту. Потому что у меня ничего другого нет и не будет. Сколько я ездил по загранице, сколько всего видел, и как мне это нравилось - Венеция моя любимая, Рим. А потом возвращаюсь домой и плачу. Клянусь тебе, выхожу из самолета и плачу. Знаешь, всегда приезжаешь за границу и думаешь: «Блин, вот тут бы я хотел жить». А потом возвращаешься домой и понимаешь: «Нет».