Лайфстайл
«Я хотел позвать на его роль Тимоти Шаламе»: Алексей Учитель о съёмках фильма про Шостаковича
Молодой пианист
7 комментариев
7 комментариев
4 комментария
2 комментария
2 комментария
10 комментариев
9 комментариев
10 комментариев
7 комментариев
8 комментариев
7 комментариев
13 комментариев
68 комментариев
обсуждение
Тела везли в санях по выпавшей пороше,
Укрывшей, как вуаль, проспекты Ленинграда.
Исчезли лап следы бродячих псов и кошек –
Кто съеден не был, те попрятались куда-то.
Тела везли в санях и взрослые, и дети,
Доценты, сторожа, статисты Мариинки,
И шарфы рвал, как волк, колючий зимний ветер,
И слёзы превращал в нетающие льдинки.
И грудой стал камней старинный переулок,
Чередовался взрыв с распевом автомата,
А в Смольном повар пёк десятки венских булок
И втихаря крыл власть многоэтажным матом.
Но с «Юнкерсов» звеном кружились «Яки» в выси,
И торопились в бой матросы и солдаты,
Скользя, грузовики ползли дорогой жизни,
Тридцатьчетвёрки шли ломать кольцо блокады.
И – чудо из чудес – средь боли и агоний
Распятого войной, растерзанного века,
Взметнулась к небесам одна из тех симфоний,
Которым суждено стать духом человека.
И Элиасберг Карл, в просторном ставшем фраке,
Флейтисты, скрипачи, альтисты, тромбонисты
Искусством, как бойцы, пробили толщу мрака,
Вселив вселенский страх в сознание нацистов.
Ещё держала смерть косу в могучих лапах,
Но Клюге, хоть сжимал армад своих объятья,
Сам, с рюмкой коньяка и втайне от гестапо,
Предвидя эпилог, слал фюреру проклятья.
И в трубку набивал табак товарищ Сталин,
Хрущёв плясал гопак, был сдержан Каганович,
Лендлизом шёл поток американской стали,
И сочинял в тиши великий Шостакович.
потрясает глубиной и мощью.