Николай Досталь: «Любовь сильнее бесов»

8 сентября в российский прокат вышел «Монах и бес» Николая Досталя – фантастическая история о борьбе монаха Ивана Семеновича с бесом по имени Легион. На минувшем 38-м ММКФ фильм был единственным российским участником конкурсной программы и получил приз зрительских симпатий. Мы встретились с режиссером накануне премьеры и поговорили о трендах международных кинофестивалей, о сложностях работы с религиозными сюжетами и чувствах верующих.


Николай Николаевич, расскажите, как возник у вас замысел этой картины?

Во время съемок сериала «Раскол» я побывал в Нило-Сорской пустыне и там приобрел книгу «Насельники и монахи Нило-Сорской пустыни». Мне понравилась история о Иване Шапошникове: убогий, хромой, жил на кухне, пек просфоры, и все время оттуда слышался шум, что-то там у него гремит, по полу катается… При том монах обладал даром исцеления и предвидения. Эту книгу я дал прочитать Юре Арабову, и на основе этого материала он написал сценарий. Ни в коем случае не принимайте наш фильм за байопик монаха Шапошникова. Тем более, мы вдохновлялись еще одним источником. Это житие святого Иоанна Новгородского, который поймал беса в рукомойнике и обещал отпустить, если тот свозит его в Иерусалим. Вот эти два жития легли в основу сценария.

Для сценариста, с которым вы работаете, важно понятие актуальности – Юрий Арабов любой материал старается связать с сегодняшним днем… В чем для вас актуальность вашей картины?

Давайте этот вопрос переадресуем кинокритикам. Я считаю, когда фильм закончен, режиссер должен молчать. Я вам расскажу одну маленькую притчу. Как-то один монах вернулся в келью после трудового дня – изможденный, уставший. Заходит в надежде отдохнуть, а на его койке черт лежит. Монах смотрит на него и думает: «Небось тоже устал, бедолага». И лег под койку, бес пулей выскочил из кельи. Такая вот притча. У нас говорят: добро должно быть с кулаками. А добро с кулаками – это и есть зло. И для меня нет ничего важнее этого смысла – любви к ближнему, любви вообще к миру. Что может быть актуальнее сегодня? Особенно при таком всеобщем расколе, при такой вражде в мире. А там уже при желании можно искать и другие параллели с современностью – например, то, о чем в картине говорит император Николай I: и дороги, и воруют, и все прочее. Но если говорить о сути, то это содержание притчи, которая станет для вас ключиком к нашей истории. Очень надеюсь, что фильм с Божьей помощью откроет многим самую великую силу – силу любви, даже в наше время страшного ее охлаждения.

То есть, из черта можно сделать человека?

Арабов на этот вопрос ответил афористично: «А черт его знает!». Из черта еще не сделали человека, но по крайней мере ему дали шанс прийти к покаянию.

Как реагируют представители РПЦ на ваш фильм?

Вы знаете, позитивно. Смотрели многие представители, даже видные представители, не буду называть имена, и в целом отнеслись позитивно, считают, что картина нужная, современная, православная…

Но ведь православие отказывает черту в возможности духовного преображения…

Да, действительно, по канону он не может измениться. Но в картине «Монах и бес» и нет чудесного преображения черта в человека. Кстати, на эту тему есть апокриф о том, как к Святому Антонию с тем же вопросом обратился бес. Великий святой наказал ему стоять три года на одном месте лицом к востоку и молиться о помилованим, но тот, конечно, быстро передумал и даже не стал пробовать… Мы же просто дали нашему персонажу по имени Легион шанс покаяться. Может быть, это каноническое отступление, но необходимое нам для воплощения нашей идеи.


А как по-вашему, может ли измениться человек?

Да, безусловно. Все зависит от него самого. Известны случаи, когда преступники вставали на праведный путь. К сожалению, слово «покаяние» практически исчезло из нашего повседневного обихода, но в православной вере оно является основополагающим.

В одном интервью вы сказали, что это кино не очень фестивальное, больше для российского зрителя. Что здесь вы имели в виду?

На мой взгляд, наша картина получилась очень русской, православной, а западным протестантам и католикам все это не очень близко. «Монах и бес» участвовал в конкурсе ММКФ, и думаю, международное жюри вряд ли поняло, о чем фильм. Исламский мир им показался ближе (главный приз получил иранский фильм «Дочь» режиссера Резы Миркарими). Зато нас отметили призом зрительских симпатий от Федерации российских киноклубов. Жюри – это все-таки субъективный взгляд, поэтому, наверное, не стоит по их реакции судить о том, как принял бы нашу картину зарубежный зритель… Для международного фестивального движения мы точно "не формат". Там в тренде радикально-социальные темы, у нас же историческая костюмная картина. На европейских киносмотрах ждут другое кино. Как скажем, «Ученик» Кирилла Серебренникова. Кстати, Серебренников тоже снимал сценарий Юрия Арабова «Юрьев день».

Расскажите, каково работать с известным кинодраматургом?

Прежде всего, это не первый опыт сотрудничества с Юрием Арабовым. В прошлый раз мы работали вместе над сериалом «Завещание Ленина» о Варламе Шаламове и тогда мне с ним было сложно. Юрий Николаевич, как любой талантливый писатель, любит самовыражаться, а там требовалась экранизация, грубо говоря, побуквенный перенос творчества Шаламова на экран. Экранизация ограничивает его творческую свободу, ведь шаги в сторону, отступления от первоисточника здесь не приветствуются. «Монах и бес» – это уже оригинальный замысел, в котором Арабов чувствовал себя как рыба в воде. Я дал ему материал, и сценарист на его основе придумал свой сюжет, который ему близок. Когда я прочитал первый вариант, я много смеялся – сценарий получился отличный. Правда, потом в процессе работы я его немного корректировал, изменял, сокращал. Если бы я снимал по той версии, что опубликована в журнале «Искусство кино», фильм длился бы около 3 часов.

В упомянутом вами сериале про Варлама Шаламова у вас снималась Елена Лядова, когда она не была еще такой известной актрисой, как сейчас. Можно сказать вы в том числе открыли ее для широкого зрителя.

Елена Лядова – моя любимая артистка, она может играть все. После работы у нас сохранились теплые, дружеские отношения, но пока, увы, у меня не было для нее роли. Лена с Володей Вдовиченко были у нас на премьере и фильм ей очень понравился, сказала, что это лучшая роль Тимофея Трибунцева в кино – оказывается, она училась с ним на одном курсе в Высшем театральном училище им. Щепкина.
Я увидел Лену в картине «Собака Павлова» Екатерины Шагаловой и сразу, недолго думая, пригласил на свой проект. Поэтому ни в коем случае нельзя сказать, что я ее открыл для широкого зрителя. Да и на самом деле я совсем не ставлю перед собой такой задачи – открывать кого-то для зрителей. Скорее, здесь вопрос стоит по-другому – найти лучшего актера под ту или иную роль. Но иногда, правда, «впервые на экране» бывает: в «Расколе» свою первую большую роль протопопа Аввакума сыграл Александр Коротков, а в нынешней картине в роли Легиона дебютировал в кино Георгий Фетисов.

В чем сложность работы с религиозным сюжетом?

Здесь главное – не навредить, не обидеть православных. Я имею в виду не руководство РПЦ, а рядовых верующих. Чтобы соблюсти каноны и язык, мы привлекали консультантов.


А как вы относитесь к репрессивным методам, как например, закрытие спектакля за оскорбление чувств верующих?

Искусство – это пространство выражения свободной творческой воли художника, здесь репрессии и запреты неуместны. Другое дело, заплывать за буйки неких этических норм – это, прямо скажем, работа не по совести. Все попытки со стороны общества и власти направить художника на путь истинный должны иметь рекомендательный характер. Вот я не видел постановку Тимофея Кулябина в Новосибирске, и, может быть, там какие-то вещи, действительно, были слишком оскорбительными для православных. Я тоже не люблю какие-то вещи чересчур откровенные, провокационные. Но все-таки снятие спектакля и увольнение директора театра – это, я считаю, перебор. И еще после выхода фильма «Левиафан» Андрея Звягинцева ополчились на актера Валерия Гришко – мол, как он мог сыграть такого! Ведь он государственные деньги в театре получает! Как связаны его роль в фильме Звягинцева и его работа в театре как главного режиссера? Это абсурд! Тем более, это ведь актер! А что, если он Гитлера сыграет? В общем, на мой взгляд, это абсолютно неправильная реакция властей на такие вещи.

То, что сейчас проходит Год кино, – это вам, кинематографистам, чем-то помогает?

Абсолютно ничем. Более того, пора перестать трепать календарь: год литературы, год культуры, год кино, год экологии... Зачем это надо? Я вам так скажу: реальной пользы для отечественного кинематографа все это не приносит. На эти деньги, что тратятся на мероприятия в честь Года Кино, можно еще как минимум снять три фильма – если не больше. Можно, конечно, сколько угодно украшать вагоны метро кадрами из фильмов, но на киносмотры в Венецию или в Канны на них не уедешь. Так что, если бы я был большим начальником, я сказал: давайте объявим год тишины и экономии – ни одного рубля не выделять… Вот мое отношение к объявленному году кино.

Кого из молодых российских режиссеров вы бы отметили?

Мне очень понравился «Класс коррекции» Ивана Твердовского и короткометражный фильм «Настя» Кирилла Плетнева.

Какие у вас ощущения перед прокатом?

Никаких. Сразу когда я сделал картину, показал своим зорким друзьям, тогда очень волновался. А сейчас что уже о ней думать? Она живет своей жизнью. В прокате – порядка 200 копий. Считается, что ограниченный прокат – это меньше 100 копий, так что, у нас больше – 200 залов. Теперь мои мысли заняты следующими проектами, но за рецензиями на фильм, разумеется, я буду следить. У меня есть такое внутреннее устройство, называется работа над ошибками. Поэтому я прислушиваюсь скорее к каким-то критическим замечаниям, а комплиментарная часть меня не особо интересует. Конечно, бывают глупые мнения, отзывы, которые я не принимаю в расчет. И надо сказать, к счастью, мне везло: у меня не было таких откровенно провальных фильмов, чтоб я после прочтения рецензии решил больше не снимать кино.

Большинство критиков пишут, что ваш фильм словно склеен из двух совершенно разных картин.

Кстати, я тоже такое слышал от своих коллег, что Иерусалимская часть сильно выбивается и первая половина фильма интереснее. Но, понимаете, без второй части не может быть кино, она принципиально необходима. Массовый зритель привык к голливудским спецэффектам, к 3D-формату. Но у нас не на этом все строится, у нас другая задумка. Мы не стремились поразить воображение зрителя, скорее, тронуть более тонкие материи.