Добавление к рассказу Клары Лучко : Кох - это Иван Эдмундович Кох, человек-легенда,преподаватель ленинградского театрального института на Моховой. Основатель школы сценического движения, родившийся и состоявшийся ещё до октябрьской революции, аристократ во всём, человек острого ума и дивного юмора и личность уникальной красоты .
Из книги Клары Лучко "Виновата ли я?".2000.
/Еду на съемки фильма "Большая семья" и в вагоне поезда Москва - Ленинград "Красная стрела" встречаю Надю Русанову, ассистента режиссера, с которой мы были знакомы.
- Клара, ты мне нужна, - говорит она. - Режиссер Ян Борисович Фрид начинает пробы к картине "Двенадцатая ночь" по Шекспиру. Есть роль для тебя, ты подойдешь. Вот почитай сценарий, а я поговорю с режиссером. Если Ян Борисович согласится, мы пригласим тебя на пробу. Ты этого еще никогда не играла... Два близнеца - брат и сестра. Юноша и девушка...
Я, конечно, обрадовалась, но про себя подумала: как можно Шекспира играть без репетиции? В театре чуть ли не год репетируют, когда ставят Шекспира. Как это с ходу можно сыгать, да еще две роли? А надо и фехтовать, и ездить верхом...
Прошло дней пять, я снимаюсь в "Большой семье" и вдруг в павильоне появляется Надя Русанова.
- Ты завтра занята на съемках?
- Нет, - отвечаю. - У меня свободный день.
- Прекрасно. Приходи к нам в группу. Поищем грим близнецов - брата и сестры, и мы тебя снимем. У нас идут только фотопробы...
Хотя меня и одолевали сомнения, я все же решила: рискну. Долго искали грим и костюмы. "Ленфильм" славился замечательными мастерами, которые великолепно шили классические костюмы.
Сначала я снялась а одном гриме, Себастьяна: сделали мне нос с горбинкой, густые брови, чтобы лицо было более мужественным. А потом сделали грим на Виолу - красивая прическа, роскошное платье. А когда Виола переодевается в мужской костюм - грим Цезарио.
Я так увлеклась, что перестала думать о том, возьмут или не возьмут, настолько процесс работы меня захватил и увлек. Ведь прежде я не снималась в классических ролях...
Сделали фотопробы, и на том все закончилось. Увы, на многие месяцы.
Я закончила работу в "Большой семье", вернулась в Москву, идет день за днем, но мне никто не звонит. Вызовут меня на кинопробу, не вызовут? Кто знает!
Поставила фотографии на туалетный столик, смотрю на них... И жду.
А может быть, уже снимают картину без меня? А может быть, ее закрыли?
Так в томительном ожидании прошло лето и наступила осень. То ли я простудилась, то ли перенервничала, но я заболела. У меня начался гайморит, голова просто раскалывалась, пришлось делать уколы.
Зазвонил телефон. Снимаю трубку:
- Вас вызывает Ленинград...
Слышу голос Нади Русановой:
- Клара, срочно собирайся, мы уже снимаем картину, а у нас нет актрисы на эти две роли.
Я была поражена. Как можно начинать съемки, когда нет главной героини? Странно.
- Надя, - говорю, - я болею. Мне делают уколы.
- Ничего страшного, - отвечает Надя. - Возьми с собой лекарства, и здесь, на студии, тебе будут делать уколы.
Я знала: в кино, когда надо, делают все мыслимое и немыслимое: и лечат, и везут к врачам, лишь бы только актриса снималась.
Еду в Ленинград. Прихожу на студию, и мне все становится ясно. Актрису утвердили, но художественный совет после просмотра материала снял ее с роли.
Тут вспомнили обо мне и предложили художественному совету. Но послышались возражения:
- Лучко? Нет, не подойдет. Она же с Украины, у нее даже акцент чувствуется. Как она может играть Шекспира? Нет, это невозможно.
Однако Ян Борисович Фрид стоял на своем и упросил художественный совет разрешить снимать меня до первого просмотра. Если члены художественного совета согласятся, тогда я останусь. Если же нет, меня снимут с роли.
Так я начала сниматься в "Двенадцатой ночи". В картине были заняты замечательные актеры: Яншин, Меркурьев, Медведев, Лукьянов, Фрейндлих, Вицин. Для них это был знакомый материал, они играли это на театре. И только Алла Ларионова - Оливия, так же, как и я, впервые в жизни прикоснулись к Шекспиру.
Моя первая сцена была как раз с ней. Мы так обе волновались, что я даже не поняла, как сыграла. Но сцену сняли. Потом вторую, третью... И остановились в ожидании художественного совета.
Сколько было волнений, но, вопреки прежним сомнениям, на роль меня утвердили единогласно.
Пришла пора других забот: учиться фехтованию, брать уроки верховой езды.
Пригласили на студию заслуженного мастера спорта Коха. Он преподавал фехтование в театральном институте. Сказали:
- Вот актриса, она должна фехтовать, и, пожалуйста, просим вас ее научить.
- Сколько у меня времени? - спросил Кох.
- Недели три, в крайнем случае месяц.
- Как можно за этот срок научить фехтовать? Но давайте так: на крупном плане она начнет фехтовать, а на общем плане все сделают мои студенты. Мы найдем похожих на Лучко. И все будет отлично.
Но тут уже я вмешалась:
- Я все делаю сама. Я вас прошу, я буду примерной ученицей.
- Хорошо. Но вам придется приезжать в институт и заниматься вместе со студентами. Устроит?
- Согласна, - сказала я.
Я ежедневно снималась то в роли Себастьяна, то в роли Виолы. А каждый грим занимал у меня полтора часа.
К концу дня я уставала смертельно, но после тяжелейших съемок упорно ездила в институт вместе со студентами заниматься фехтованием.
Поначалу у меня уставали ноги, - приходилось работать все время на полусогнутых. Помню, Кох отвернется, я - выпрямляю ноги, надо же хоть немного отдохнуть. А Кох следил за мной и - раз! - шпагой по коленкам!
Если пришла, так делай как следует.
Хорошо, - отвечала я, как ученица. А внутри у меня закипала такая злость... Я с трудом сдерживалась.
- По-моему, все нормально. Давай попробуем.
Я взяла шпагу, а сама думаю: умею я или не умею, но тебя этой шпагой обязательно проткну. И бросилась в атаку.
Кох остановился и говорит: - У тебя прекрасные спортивные качества. Главное - есть воля к победе. А это самое важное.
"Говори, говори, - думаю я, - знал бы ты, какая у меня воля к победе".
Но тем не менее оказалось, что у меня и реакция хорошая, и руки длинные - в общем, есть все, что нужно для фехтования. Мы подружились, я была благодарна мастеру за его уроки, да и себя зауважала - все-таки у меня действительно есть воля к победе.
Оставалось научиться ездить верхом. В Ленинграде это не удалось. Я сказала директору картины:
- Я никогда близко не подходила к лошадям. И честно, я их боюсь.
- Ничего, - успокоил меня директор. - Приедем в экспедицию, возьмем тренера, научишься ездить верхом, а тогда и снимать будем.
Приезжаем мы в Ялту, и через день мне сообщают:
- У вас завтра съемка. Вы подъезжаете верхом к замку Оливии.
- Как? Вы мне обещали, что будет тренер...
- Что делать? Он не приехал, хотя и договаривались. А съемку отложить невозможно.
...В Ялте к нашему приезду построили замок на высокой горе. Видно море, голубое небо. Актеры в старинных косюмах.
Отдыхающие уже с утра приходили, садились в кружок и наблюдали за съемкой. Для них все было интересно.
А я ни о чем не думала, я боялась.
- Да не переживай ты, - говорит директор. - Это такая кляча... На ней возили бочки с водой. Надо только подъехать к воротам, лихо соскочить - и все...
Привели лошадь. Стоит такая понурая, голову повесила. Думаю, да чего я боюсь... Раз надо - значит надо.
Лошадь почистили, расчесали гриву и хвост, надели на нее красивую сбрую, и она вдруг превратилась в приличную лошадку. Сначала помогли мне сесть в седло. А у меня сапоги со шпораи, шпага, плащ - с непривычки все это цепляет, мешает.
Я немного потренировалась, уже без чьей-либо помощи соскакивала с седла, приспособилась с плащом и шпагой и почувствовала, что готова.
Режиссер говорит:
- Будем снимать. Приготовилились!
Конюх видит, что сейчас все начнется, а лошадь, видно, притомилась - стоит, опустила голову, глаза закрыла. Он решил ее немножко взбодрить и ударил хворостиной по крупу. Лошадь подхватилась - и рванула... в галоп.
Я не ожидала, одна нога у меня из стремени выскочила, а лошадь понесла в горы.
Я чувствую, что пропала. Ухватилась за гриву, но съезжаю на бок. Одна нога только в стремени. Думаю, ну все...
Но тут у меня какой-то черный юмор появился! Я вспомнила, что внизу татарское кладбище, там меня и похоронить могут.
Вдруг передо мною возник какой-то человек, изловчился, схватил лошадь под уздцы. И остановил. Помог мне слезть, а у меня коленки трясутся, я даже ничего сказать не могу, только показываю, что нам надо идти вниз.
А на съемочной площадке все спокойно. Отдыхающие решили, что все идет по плану, актриса поскакала в горы, значит, так надо.
Один только директор, вместо того чтобы послать за мной, как-то организовать мое спасение, бегал, всплескивая руками и причитал: если с ней что-нибудь случится, будут неприятности, полкартины уже сняли... Что делать? Деньги-то истрачены.
Увидев меня, подлетел со словами:
- Ты знаешь, сколько ты могла бы нам стоить!
И ни слова о том, как я себя чувствую.
Но, как говорится, нет худа без добра. Через день приехал тренер, и начались занятия.
Верховая езда - это замечательно. Я часто думаю: чего же я не сделала в жизни? Я могла бы заниматься конным спортом. Можно было продолжать учиться фехтованию. Но ни того, ни другого я не сделала, о чем и сожалею. Я о многом сожалею, потому что в свое время многое упустила. Так, я водила автомобиль, но после аварии решила больше не садиться за руль. Съемки окончились, и то, чему я училась, вроде бы больше не требовалось...
Сниматься в "Двенадцатой ночи" было сложно. Я все время терзалась мыслью, правильно ли я играю. Режиссер добрый и милый человек, но он не мог дать никаких советов, ограничиваясь общими установками. А вот как конкретно решить ту или иную сцену, мы с Аллой Лаионовой думали сами. К счастью, наши партнеры, прекрасные актеры Яншин и Меркурьев, помогали нам.
Но в конце концов все страхи улеглись, и картина была снята./
Буквально вчера на канале "Ностальгия" наткнулась на последнее интервью с Яном Фридом.Наверне 2002-03 год.Сидит он акуратненький,чистенький,в немецком доме престарелых,всех за всё благодарит,всем кланяется,а в глазах такая неизбывная тоска и полное одиночество.
Думала я думала,да так и не придумала ,где лучше умирать - в немецком доме претарелых(чистенький,ухоженный,но в чужой стране,все говорят на чужом языке и ты как на другой планете) или в российском,где вроде все свои и говорят на родном языке,но бедность вопиющаяя,кормят на 3 копейки и бельё меняют раз в полгода.
Это только в в "фантастических" фильмах показывают стариков окружённых рыдающими родственниками и благодарными учениками,а в жизни всё гораздо прозаичнее - одиночество,ненужность,бесконечные болезни и смертная тоска.
А я, страшно подумать, замахнусь сейчас на Вильяма нашего Шекспира))))
Странно как-то ведет себя герцог Орсино. Ведь он влюблен в Оливию. И очень сильно влюблен. Так что тогда означает этот демарш в конце пьесы? Он в секунду меняет предмет воздыханий и уже любит Виолу с таким же пылом. Вот этот момент в пьесе меня всегда смущал. Да и брат Виолы вряд ли успел полюбить Оливию. Поэтому не убеждают меня любовные истории в этой пьесе. Одна Виола, пожалуй, искренне любит герцога.
Конечно, фильму много лет. Сейчас можно поставить фильм интереснее. Но где вы найдете таких прекрасных актеров?! Это же корифеи.
Старые фильмы надо смотреть хотя бы потому, что бы увидеть игру незабываемых актеров. Пусть молодежь их тоже знает и помнит.
Имею в виду - когда Лучко играет Виолу, выдающую себя за Себастьяна. Такой хорошенький мальчик. Особенно смешна сцена дуэли, когда и Вицин, и Лучко со страхом шарахаются друг от друга!
Лена, но не забывайте, что когда писалась эта пьеса, то и мужчин и женщин играли мужчины. Тем более, что пьеса очень условная, на сцене, конечно, все выглядит иначе. Мне же нравится Лучко, и мужчиной ее показывают совсем немного. Вот в отношении Нееловой гораздо хуже смотрится. А я в фильме больше смотрю на Вицина, Меркурьева, Фрейндлиха, да и Лучко, играющая юношу, мне по вкусу!
Ну не получается у постановщиков этой пьесы превратить хорошенькую женщину в ее брата -близнеца.В американском варианте нашли похожих девушку и парня.Там уже веришь ,что Оливия выходит замуж за мужчину.Хотя возникают уже другие вопросы.
В отношении себя назову это зрительской въедливостью,наш -то фильм хороший.Получаю удовольствие от игры особенно мужского состава.
Странно, почему Ларионову обманули? Кто обманул - если только сама природа, которая сделала близняшек! Героиня Ларионовой как раз получила, что хотела. Илья, а разве Вицин плох? Мне как раз тут не очень нравится Ларионова - как-то она тяжеловато играет. Ну, а Меркурьев в желтых подвязках - просто чудо!
Недавно пересмотрела фильм и каждый раз именно чувство легкой неловкости. Ларионову таки обманули. Но это скорее вина самой пьесы. Смотрела постановку "Современника" с М.Нееловой. Все здорово, только не можешь заставить себя поверить, что Неелову можно принять за мужчину (с ее-то прекрасными формами).
А в остальном фильм замечательный, а Меркурьев, Яншин, Вицин, Фрейндлих просто великолепны.
Клара Лучко в роли мужчины ещё меньше похожа на оного, чем в роли женщины, переодетой мужчиной. Из-за этого в конце фильма становится немного неловко. Зато очень нравятся роли второго плана, особенно дворецкий в жёлтых чулках с повязками накрест!
отзывы
/Еду на съемки фильма "Большая семья" и в вагоне поезда Москва - Ленинград "Красная стрела" встречаю Надю Русанову, ассистента режиссера, с которой мы были знакомы.
- Клара, ты мне нужна, - говорит она. - Режиссер Ян Борисович Фрид начинает пробы к картине "Двенадцатая ночь" по Шекспиру. Есть роль для тебя, ты подойдешь. Вот почитай сценарий, а я поговорю с режиссером. Если Ян Борисович согласится, мы пригласим тебя на пробу. Ты этого еще никогда не играла... Два близнеца - брат и сестра. Юноша и девушка...
Я, конечно, обрадовалась, но про себя подумала: как можно Шекспира играть без репетиции? В театре чуть ли не год репетируют, когда ставят Шекспира. Как это с ходу можно сыгать, да еще две роли? А надо и фехтовать, и ездить верхом...
Прошло дней пять, я снимаюсь в "Большой семье" и вдруг в павильоне появляется Надя Русанова.
- Ты завтра занята на съемках?
- Нет, - отвечаю. - У меня свободный день.
- Прекрасно. Приходи к нам в группу. Поищем грим близнецов - брата и сестры, и мы тебя снимем. У нас идут только фотопробы...
Хотя меня и одолевали сомнения, я все же решила: рискну. Долго искали грим и костюмы. "Ленфильм" славился замечательными мастерами, которые великолепно шили классические костюмы.
Сначала я снялась а одном гриме, Себастьяна: сделали мне нос с горбинкой, густые брови, чтобы лицо было более мужественным. А потом сделали грим на Виолу - красивая прическа, роскошное платье. А когда Виола переодевается в мужской костюм - грим Цезарио.
Я так увлеклась, что перестала думать о том, возьмут или не возьмут, настолько процесс работы меня захватил и увлек. Ведь прежде я не снималась в классических ролях...
Сделали фотопробы, и на том все закончилось. Увы, на многие месяцы.
Я закончила работу в "Большой семье", вернулась в Москву, идет день за днем, но мне никто не звонит. Вызовут меня на кинопробу, не вызовут? Кто знает!
Поставила фотографии на туалетный столик, смотрю на них... И жду.
А может быть, уже снимают картину без меня? А может быть, ее закрыли?
Так в томительном ожидании прошло лето и наступила осень. То ли я простудилась, то ли перенервничала, но я заболела. У меня начался гайморит, голова просто раскалывалась, пришлось делать уколы.
Зазвонил телефон. Снимаю трубку:
- Вас вызывает Ленинград...
Слышу голос Нади Русановой:
- Клара, срочно собирайся, мы уже снимаем картину, а у нас нет актрисы на эти две роли.
Я была поражена. Как можно начинать съемки, когда нет главной героини? Странно.
- Надя, - говорю, - я болею. Мне делают уколы.
- Ничего страшного, - отвечает Надя. - Возьми с собой лекарства, и здесь, на студии, тебе будут делать уколы.
Я знала: в кино, когда надо, делают все мыслимое и немыслимое: и лечат, и везут к врачам, лишь бы только актриса снималась.
Еду в Ленинград. Прихожу на студию, и мне все становится ясно. Актрису утвердили, но художественный совет после просмотра материала снял ее с роли.
Тут вспомнили обо мне и предложили художественному совету. Но послышались возражения:
- Лучко? Нет, не подойдет. Она же с Украины, у нее даже акцент чувствуется. Как она может играть Шекспира? Нет, это невозможно.
Однако Ян Борисович Фрид стоял на своем и упросил художественный совет разрешить снимать меня до первого просмотра. Если члены художественного совета согласятся, тогда я останусь. Если же нет, меня снимут с роли.
Так я начала сниматься в "Двенадцатой ночи". В картине были заняты замечательные актеры: Яншин, Меркурьев, Медведев, Лукьянов, Фрейндлих, Вицин. Для них это был знакомый материал, они играли это на театре. И только Алла Ларионова - Оливия, так же, как и я, впервые в жизни прикоснулись к Шекспиру.
Моя первая сцена была как раз с ней. Мы так обе волновались, что я даже не поняла, как сыграла. Но сцену сняли. Потом вторую, третью... И остановились в ожидании художественного совета.
Сколько было волнений, но, вопреки прежним сомнениям, на роль меня утвердили единогласно.
Пришла пора других забот: учиться фехтованию, брать уроки верховой езды.
Пригласили на студию заслуженного мастера спорта Коха. Он преподавал фехтование в театральном институте. Сказали:
- Вот актриса, она должна фехтовать, и, пожалуйста, просим вас ее научить.
- Сколько у меня времени? - спросил Кох.
- Недели три, в крайнем случае месяц.
- Как можно за этот срок научить фехтовать? Но давайте так: на крупном плане она начнет фехтовать, а на общем плане все сделают мои студенты. Мы найдем похожих на Лучко. И все будет отлично.
Но тут уже я вмешалась:
- Я все делаю сама. Я вас прошу, я буду примерной ученицей.
- Хорошо. Но вам придется приезжать в институт и заниматься вместе со студентами. Устроит?
- Согласна, - сказала я.
Я ежедневно снималась то в роли Себастьяна, то в роли Виолы. А каждый грим занимал у меня полтора часа.
К концу дня я уставала смертельно, но после тяжелейших съемок упорно ездила в институт вместе со студентами заниматься фехтованием.
Поначалу у меня уставали ноги, - приходилось работать все время на полусогнутых. Помню, Кох отвернется, я - выпрямляю ноги, надо же хоть немного отдохнуть. А Кох следил за мной и - раз! - шпагой по коленкам!
Если пришла, так делай как следует.
Хорошо, - отвечала я, как ученица. А внутри у меня закипала такая злость... Я с трудом сдерживалась.
- По-моему, все нормально. Давай попробуем.
Я взяла шпагу, а сама думаю: умею я или не умею, но тебя этой шпагой обязательно проткну. И бросилась в атаку.
Кох остановился и говорит: - У тебя прекрасные спортивные качества. Главное - есть воля к победе. А это самое важное.
"Говори, говори, - думаю я, - знал бы ты, какая у меня воля к победе".
Но тем не менее оказалось, что у меня и реакция хорошая, и руки длинные - в общем, есть все, что нужно для фехтования. Мы подружились, я была благодарна мастеру за его уроки, да и себя зауважала - все-таки у меня действительно есть воля к победе.
Оставалось научиться ездить верхом. В Ленинграде это не удалось. Я сказала директору картины:
- Я никогда близко не подходила к лошадям. И честно, я их боюсь.
- Ничего, - успокоил меня директор. - Приедем в экспедицию, возьмем тренера, научишься ездить верхом, а тогда и снимать будем.
Приезжаем мы в Ялту, и через день мне сообщают:
- У вас завтра съемка. Вы подъезжаете верхом к замку Оливии.
- Как? Вы мне обещали, что будет тренер...
- Что делать? Он не приехал, хотя и договаривались. А съемку отложить невозможно.
...В Ялте к нашему приезду построили замок на высокой горе. Видно море, голубое небо. Актеры в старинных косюмах.
Отдыхающие уже с утра приходили, садились в кружок и наблюдали за съемкой. Для них все было интересно.
А я ни о чем не думала, я боялась.
- Да не переживай ты, - говорит директор. - Это такая кляча... На ней возили бочки с водой. Надо только подъехать к воротам, лихо соскочить - и все...
Привели лошадь. Стоит такая понурая, голову повесила. Думаю, да чего я боюсь... Раз надо - значит надо.
Лошадь почистили, расчесали гриву и хвост, надели на нее красивую сбрую, и она вдруг превратилась в приличную лошадку. Сначала помогли мне сесть в седло. А у меня сапоги со шпораи, шпага, плащ - с непривычки все это цепляет, мешает.
Я немного потренировалась, уже без чьей-либо помощи соскакивала с седла, приспособилась с плащом и шпагой и почувствовала, что готова.
Режиссер говорит:
- Будем снимать. Приготовилились!
Конюх видит, что сейчас все начнется, а лошадь, видно, притомилась - стоит, опустила голову, глаза закрыла. Он решил ее немножко взбодрить и ударил хворостиной по крупу. Лошадь подхватилась - и рванула... в галоп.
Я не ожидала, одна нога у меня из стремени выскочила, а лошадь понесла в горы.
Я чувствую, что пропала. Ухватилась за гриву, но съезжаю на бок. Одна нога только в стремени. Думаю, ну все...
Но тут у меня какой-то черный юмор появился! Я вспомнила, что внизу татарское кладбище, там меня и похоронить могут.
Вдруг передо мною возник какой-то человек, изловчился, схватил лошадь под уздцы. И остановил. Помог мне слезть, а у меня коленки трясутся, я даже ничего сказать не могу, только показываю, что нам надо идти вниз.
А на съемочной площадке все спокойно. Отдыхающие решили, что все идет по плану, актриса поскакала в горы, значит, так надо.
Один только директор, вместо того чтобы послать за мной, как-то организовать мое спасение, бегал, всплескивая руками и причитал: если с ней что-нибудь случится, будут неприятности, полкартины уже сняли... Что делать? Деньги-то истрачены.
Увидев меня, подлетел со словами:
- Ты знаешь, сколько ты могла бы нам стоить!
И ни слова о том, как я себя чувствую.
Но, как говорится, нет худа без добра. Через день приехал тренер, и начались занятия.
Верховая езда - это замечательно. Я часто думаю: чего же я не сделала в жизни? Я могла бы заниматься конным спортом. Можно было продолжать учиться фехтованию. Но ни того, ни другого я не сделала, о чем и сожалею. Я о многом сожалею, потому что в свое время многое упустила. Так, я водила автомобиль, но после аварии решила больше не садиться за руль. Съемки окончились, и то, чему я училась, вроде бы больше не требовалось...
Сниматься в "Двенадцатой ночи" было сложно. Я все время терзалась мыслью, правильно ли я играю. Режиссер добрый и милый человек, но он не мог дать никаких советов, ограничиваясь общими установками. А вот как конкретно решить ту или иную сцену, мы с Аллой Лаионовой думали сами. К счастью, наши партнеры, прекрасные актеры Яншин и Меркурьев, помогали нам.
Но в конце концов все страхи улеглись, и картина была снята./
Думала я думала,да так и не придумала ,где лучше умирать - в немецком доме претарелых(чистенький,ухоженный,но в чужой стране,все говорят на чужом языке и ты как на другой планете) или в российском,где вроде все свои и говорят на родном языке,но бедность вопиющаяя,кормят на 3 копейки и бельё меняют раз в полгода.
Это только в в "фантастических" фильмах показывают стариков окружённых рыдающими родственниками и благодарными учениками,а в жизни всё гораздо прозаичнее - одиночество,ненужность,бесконечные болезни и смертная тоска.
Странно как-то ведет себя герцог Орсино. Ведь он влюблен в Оливию. И очень сильно влюблен. Так что тогда означает этот демарш в конце пьесы? Он в секунду меняет предмет воздыханий и уже любит Виолу с таким же пылом. Вот этот момент в пьесе меня всегда смущал. Да и брат Виолы вряд ли успел полюбить Оливию. Поэтому не убеждают меня любовные истории в этой пьесе. Одна Виола, пожалуй, искренне любит герцога.
Старые фильмы надо смотреть хотя бы потому, что бы увидеть игру незабываемых актеров. Пусть молодежь их тоже знает и помнит.
В отношении себя назову это зрительской въедливостью,наш -то фильм хороший.Получаю удовольствие от игры особенно мужского состава.
А в остальном фильм замечательный, а Меркурьев, Яншин, Вицин, Фрейндлих просто великолепны.