Двор довольно зажиточного узбека. Десятки электрокабелей змеями опутали его полу-европейские постройки. На потолке открытой веранды, как клетки каких-то диковинных птиц, подвешены «юпитера». На веранде, украшенной коврами и сюзане, уставленной восточными сластями, пиалами, чаем, тесный круг — европейки и узбечки — актрисы и натурщицы, репетируют одну Из сцен гапа (нечто вроде английского файф-о-клок'а).
Поочередно заглядывают в глазок киноаппарата, устанавливают, усаживают артисток режиссер Доронин и оператор Добржанский.
Наконец, все разжевано и сценка репетируется начисто. Под мерный всплеск ладоней и тягучую, как узбекская мешалда, своеобразно привлекательную мелодию, которую поет низким грудным голосом узбекская певица Ухтам-хан Мирзабаева, молодая инпросовка Магзумова исполняет узбекский танец.
— Ну пошел, — командует Доронин, и Добржанский завертел ручкой аппарата. — Стоп!
Съемка закончилась. Гаснут «юпитера» и актеры, только что с особой торжественностью творившие первую узбекскую бытовую картину, затараторили по-узбекски, по-русски и на своеобразной смеси этих языков.
Снова мерный всплеск, низкий грудной голос: танцует Адолят — вторая жена (артистка Мессерер). Еще несколько раз процедура длительной подготовки, с последующей съемкой, и рабочий день закончен.
В трудных, неимоверно трудных, условиях зарождался узбекский кино-первенец— «Вторая жена».
По объявлениям, через знакомых, подбирались актеры и натурщики. Являлись многие, думая, что дадут «какую-то работу». Женщины после долгих уговоров, сбрасывали чачван, открывали лицо, но узнав, что будут снимать для картин, попросту бежали. Осталось литшь несколько, выбранных с большим трудом, узбеков и узбечек. Две узбечки — Ухтам-хан Мирзабаева (свекровь) и Зугра Юлдашбаева (Халля — приживалка) — провели большие роли. Но кто знает, сколько нервов и крови бессознательно перепортили эти «узбекгоскинозвезды» всем, занятым на съемке «Второй жены»!
Сначала они ежедневно справлялись: когда начинается съемка. Но лишь работа пошла, они «поставляли такие тормаза», что только кино-терпение может выдержать.
«Знающая себе цену» Ухтам-хан терроризовала всю съемочную группу. Она была подстрекателем и коноводом всех узбечек. Совершенно не считаясь с тем, что задерживает работу, Ухтам-хан запаздывала ежедневно часа на 2-3. Когда раз режиссер намекнул ей на недопустимость подобных явлений, Ухтам-хан рассвирепела:
— Передайте ему, проклятому, что я своими песнями в ночь зарабатываю 50 рублей, — отрезала она. И потребовала всего... 900 рублей в месяц за свою работу.
Или однажды, во-время прибыв на съемку, улеглась спать, а разбудившей ее племяннице заявила: — Когда высплюсь, буду работать.
В другой раз, вдруг среди съемки она поднялась и через плечо бросила: — Передайте главному — я иду стирать белье.
А с доброй, но взбалмошной и ворчливой Зугрой была целая драма из-за синего платья. Синее — цвет траура у узбеков. И Зугра, играющая роль приживалки, решила, что над ней, бедной женщиной, просто издеваются и заставляют испытывать всякие лишения и мучения.— Дайте мне миллион рублей, а я не стану больше одевать синего платья.
Мать Адолят играла партийка, но под паранджой. Она очень огорчилась, когда, по ходу съемки, ей пришлось лечь в постель со стариком, отцом Адолят. Перед тем она долго просила:
— Пусть Лола-хан ляжет между нами.
Все натурщики, несмотря на то, что знали, что работают для кино-картины, несчастье по ходу пьесы переносили в личную жизнь. Все они, как дети, ссорились друг с другом:
— Кто лучше играет, я или ты? Пойдем к главному.
Медлительно разворачивается на экране короткая жизнь второй жены Адолят. Много, слишком много, подлинного, этнографически ценного быта, скопированного, без каких-либо поправок, и брошенного на экран.
Широкая комиссия по просмотру «Второй жены» в Самарканде отметила: — Кино-картина «Вторая жена» из жизни ичкары, как бытовая, жизненно-правдива... Художественно-техническое исполнение удовлетворительно... Надписи, сделанные в народном стиле, вполне соответствуют картине...
Гафиз
«Советский экран» № 5, 1927 год, стр. 10
10 комментариев
обсуждение >>