Ценность фильма состоит в акте творческого взаимодействия неведомого контекста с фантазиями, которые он пробуждает в нашем сознании.
«Дядюшка Бунми…» прежде всего кино поэтическое, ассоциативное, стирающее границы между явью и сном, преображающее неигровое пространство кадра в утопию. У этой мифологической территории документальный фундамент. Дядюшка Бунми — не вымышленный персонаж, а реальный человек, проживавший на северо-востоке Таиланда, в регионе Набуа, в тех самых землях, где проводились съемки. Играет дядюшку непрофессиональный исполнитель — строительный рабочий родом из этих мест. Окружают его такие же актеры-любители. Подчеркивают эту подлинность непритязательные приемы съемки 16-мм камерой, естественный свет, неотшлифованный звук, грубые монтажные швы — изысканный оммаж кинематографическому примитивизму, которого лет сто как нет в природе. Вот из этой первобытной фактуры извлекается то, что мы называем магией кино.{}
Перед нами разворачивается мистерия таинства смерти, которая есть не небытие, а почти осязаемая метафизика вечного круговорота жизни и смерти. Персонажи безмятежно живут, безмятежно умирают. Меняют одну форму жизни на другую. Вот дядюшка Бунми за вечерней трапезой мирно беседует с призраком умершей жены и духом пропавшего без вести сына. И если фантом супруги, память о которой жива в Бунми, вполне различим, то сын, чей образ стерся из сознания за давностью лет, принимает обличье фантастической обезьяны с горящими угольками глаз. Вот и сам Бунми теперь уже в ожидании смерти бредит то ли прошлыми, то ли будущими перевоплощениями. И эти образы возникают на экране в череде несвязанных между собой эпизодов.
Игорь Сукманов
«Искусство кино»
обсуждение >>