«Гринч»: Это я раньше почему злой был?

Изматывающая сказка о торжестве культуры потребления


В равноудаленном от всего остального мира городке Ктограде живут развеселые славные люди, любящие кушать и веселиться, а тем более титульный праздник обоих процессов – Рождество. На отшибе, в пустом, как его жизнь, замке обитает Гринч (Бенедикт Камбербэтч), зеленый волосатый мужчина 53 лет, который проводит дни напролет с псом Максом, ненавидит шум и веселье, а главное зимнее торжество – особенно. В новом году его хмурая оппозиция столкнется с новым испытанием: ктоградцы решат устроить мероприятие в три раза масштабнее, чем обычно. Тут уж Гринч не стерпит – и удумает украсть все подарки, то есть, как ему кажется, пресловутое Рождество.

Знаменитую поэтическую сказку Доктора Сьюза про пожилого мужчину, который не любил шумные вечеринки, а потом прозрел, экранизировали уже неоднократно. В 1966 году вышел 25-минутный мультфильм «Как Гринч украл Рождество», где пластика и гэги в духе «Тома и Джерри» сочетались со слегка зловещим закадровым голосом Бориса Карлоффа – известного британского артиста, исполнителя роли Создания в классическом «Франкенштейне» студии Universal. Этот отголосок классических хорроров (Карлофф фигура равновеликая Беле Лугоши, сыгравшему Дракулу) сообщил «Гринчу» удивительно точную интонацию. У Сьюза, как в фильмах ужасов, центральная фигура – Другой. Тот, кто не разделяет общего веселья и ежегодного единоразового оптимизма, отчего общественное сознание превращает его в уродца, фигуру пугливого или насмешливого шепота.


Если в компактном мультфильме у этой инаковости не было мотивации, то в каждой полнометражной версии – не в последнюю очередь для хронометража – Гринчу придумывали бэкграунд. В версии с Джимом Керри, вышедшей в 2000 году, выяснялось, что зеленого гнобили в школе за внешность, и он обозлился на весь свет: принялся есть лук вагонами, копаться в городском мусоре, изредка толкая эко-речевки, а также мелко пакостить. Режиссер Рон Ховард снимал эту картину в уже тогда старомодной манере пугающих и сказочных 80-х: Гринч Керри не стеснялся демонстрировать желтые зубы и рыться в токсичных отходах, а ктоградцы (или ктовичи, или ктовичяне, или ктоты) напоминали жутковатые игрушки. Вместе с тем «Гринч – похититель Рождества» аккуратно критиковал праздничный угар в магазинах с подарками, намекая, что семейное торжество и момент единения, воспетый в классической же американской картине «Эта замечательная жизнь», принимает оборот воспаленного шопоголизма. Заканчивалось, впрочем, все невероятно хорошо: первая красавица класса и города все эти годы ждала такого непохожего на всех Гринча, чтобы наконец воцарился хэппи-энд.


Ни в одном из прочтении сказки финальный твист не обрел хотя бы подобия убедительности, и эта травма прозрения передается Гринчу по наследству. Доктор Сьюз, срисовавший, кажется, смурного любителя покоя с себя (ему было как раз 53 во время написания сказки), объясняет перерождение крайне абстрактно. Присказка про увеличившееся в три раза сердце выглядит издевательской отговоркой, примирительной репликой, сказанной со скрещенными пальцами за спиной. Стоит озвучить обиду Гринча, как ситуация становится еще сложнее: ни в школьных издевках, ни в одиночестве детдомовца (так мотивируют антирождественские настроения в новом мультфильме) не виноват сам заглавный персонаж. Обе ситуации, скорее, говорят о том, что сердце в три раза меньше положенного у всех окружающих, чем у него, а торжественный праздник любви к ближнему – ежегодное напоминание, что ближнему неплохо бы принять то, что есть. Другой любви у нас для вас нету.

В руках студии Illumination entertainment, ответственной за трилогию «Гадкий я», оду бестолковости «Миньоны» и умилительную чепуху «Тайная жизнь домашних животных», этот сюжет достиг нового уровня добродушного цинизма. Если в «Гринче» с Керри существовали хоть какие-то острые углы (вы только взгляните на эти носы!), то здесь ожидаемо воцарился мир победившего консюмеризма и безмерной благодати.


Похожий на Сквидварда – другого вечно ворчливого соседа – Гринч в итоге поддается смутному обаянию надежды, которая, безусловно, нужна, но имеет свою цену. В случае с сюжетом Доктора Сьюза, который здесь завешан вполне миньоновскими по изобретательности гэгами, эта стоимость оказывается пресловутой самобытностью, правом не столько на инаковость, сколько на страдание. В итоге обязательный примирительный финал становится иллюстрацией к статье «обесценивание чужих проблем». Пока современная культура учит, что «Каждой боли нужно имя» (выдающаяся песня в исполнении Джима Керри из трагикомического сериала «Шучу»), Illumination entertainment решили, что сделать лицо попроще и съесть еще этих французских булок, – сценарий куда более терапевтический и полезный. В мире, где размер елки имеет значение, – возможно.