«Голливуд»: Райан Мерфи переписывает историю кино (как Тарантино)

Вот уже больше века Голливуд выполняет роль концентрированного американского бессознательного: индустриального чуда, лживой картинки, сосуда для надежд и чаяний огромной нации. Рефлексия над этим архивированным id, — славной историей «Фабрики грез», в которой «золотая эра» совпала с периодом репрессий и расцветом сегрегации — важная стадия на пути взросления нации. Именно этим и решил заняться Райан Мерфи — шоураннер номер один. «Голливуд» — ревизионистское кино с безошибочно узнаваемым авторским почерком Мерфи. К сожалению, это не комплимент: несмотря на увлекательную фабулу, впечатляющий актерский состав и высочайшее качество продакшена, сериал, который рассказывает, каким Голливуд «мог бы быть» еще в 1940-1950-е, не будь в нем расизма и гомофобии, после двух-трех серий вырождается в неубедительную и чересчур эмоциональную инвективу. К седьмой, финальной, серии, — и вовсе в фарс.


Мерфи, подписавший в 2018 году огромный контракт с Netflix на $300 млн, не просто олицетворяет торжество дайверсити, но и сам активно имплементирует этот принцип: он дал слово довести количество небелых режиссеров и продюсеров в своих постановках до 50%. «Голливуд» — красочная басня, подкрепляющая эти светлые устремления, — правда, весьма нелогично. Главным персонажем этой ярмарки разнообразия (потом фокус внимания переключится на других героев — что тоже очень фирменная черта Мерфи) является белый цисгендерный красавчик, ветеран Второй Мировой Джек Кастелло (Дэвид Коренсвет). Он голодранец, приехавший в Лос-Анджелес с нелюбимой беременной женой; правда, Джек мечтает совсем не о детских пеленках, а о славе киноактера. Как и тысячи других, он пытается пробиться в массовку, чтобы на площадке его заметили и пригласили играть «настоящую» роль. Но путь к успеху в Голливуде, как недвусмысленно намекает Мерфи, лежит через постель и последующие знакомства с «власть имущими»: режиссерами, продюсерами, агентами. От безнадеги (нужно чем-то платить за квартиру) Джек становится эскортником на службе у Эрни (Дилан Макдермотт), бонвивана с вечной сигарой в зубах; этот персонаж, кстати, имеет вполне реального прототипа, Скотти Боуэрса по кличке «Голливудский сутенер» (Hollywood Pimp).

Вскоре Джек знакомится с чернокожим сценаристом (тоже не брезгующим секс-услугами) Арчи Коулманом (Джереми Поуп). Его сценарий прочитали в киностудии потому, что тот послал его по почте, не раскрывая своей идентичности (blind submission). Он попал в руки к молодому самоуверенному режиссеру Реймонду Эйнсли (Даррен Крисс), наполовину филиппинцу. Эйнсли встречается с чернокожей актрисой Камиллой Вашингтон (Лора Хэрриер). Как несложно догадаться, каждый новый персонаж выступает эдаким poster child для какого-либо ущемленного меньшинства и не может реализовать свой талант и амбиции исключительно из-за отсталости системы, которая захлебывается в послевоенном триумфализме и находится на пороге «охоты на ведьм».


В какой-то момент реконструкторская драма превращается в симуляцию: герои одновременно перемещаются в параллельную Америку, где главы студий хотят не заработать побольше денег, а изменить страну путем поддержки «важнейшего из искусств». Они идут на огромный риск: выдуманная кинокомпания Ace Studios, во главе которой оказалась женщина (звезда бродвейских мюзиклов Пэтти Люпон), решает проспонсировать первую в истории кинокартину с чернокожей женщиной в главной роли. В этом рискованном предприятии им помогают счастливые случайности, легкое перо Райана Мерфи и американская первая леди Элеонора Рузвельт (которая, кстати, действительно лоббировала ряд фильмов, которые могли атаковать журналисты и жители американского юга). Элеонора Рузвельт, надо полагать, «пасхальный» персонаж, учитывая слухи о ее гомосексуальности.

Реконструкторам, в принципе, можно простить любую сентиментальность. Неизбежны, например, аналогии с Тарантино, который год назад рассказывал свою трехчасовую историю Голливуда со стариковской неспешностью. Как и Квентин, Мерфи по-детски обожает старый Голливуд. Его воспитывала бабушка, большая синефилка. В качестве подарка на Рождество или день рождения она часто дарила внуку справочники об актерах и фильмах «Золотого века». Так что в дионисийской вакханалии гомосексуальных юнош и вожделеющих их продюсеров и режиссеров можно различить лица реальных исторических фигур — например, Рока Хадсона и Хэтти МакДэниэл, первой чернокожей американки, выигравшей «Оскар». Оба они, предположительно, были гомосексуалами.


Мерфи неспроста так интересует эта тема — он тоже когда-то приехал в Лос-Анджелес без гроша в кармане и долгое время не мог производить тот контент, который хотел, либо не мог производить его вовсе. Шоураннер часто упоминает в интервью, что в те годы (1980-2000-е) продюсеры постоянно одергивали его: меньше женщин, меньше чернокожих; если геи и попадали в сценарий, то обязательно должны были плохо кончить, — например, заболеть раком. «Всегда должно было последовать наказание за то, что ты другой», — вспоминает Мерфи.

В «Голливуде» Мерфи перевернул эту установку с ног на голову, но в процессе, как сострил англоязычный Esquire, «вывихнул себе плечо». С каждой репликой его персонажи все больше начинают все больше пародировать то ли кинематограф эпохи (с его драматизмом и «языком, на котором никто в реальной жизни не разговаривает»), то ли самих себя. Расовая сегрегация, мизогиния и гомофобия — отвратительные, до сих пор до конца не изжитые явления, однако очень сложно задумываться о них в тот момент, когда «нестандартные» персонажи на экране триумфально получают «Оскары» и произносят картонные речи о важности самовыражения. И дело не в том, что жанр реконструкции накладывает соответствующие ограничения, а в том, что иногда, чтобы тебя услышали, не обязательно срываться на крик. Это очень неамериканский концепт, но возможно, Мерфи придется ему научиться, чтобы повысить качество своих шоу, которые все больше начинают напоминать друг друга. Есть о чем задуматься на карантине.

Сериал «Голливуд» смотрите на Netflix.