«Моя семья»: Что-то вспомнили

В российский прокат, под названием «Моя семья» (в оригинале — «Сокровище»), выходит показанный на Берлинале фильм режиссера Юлии фон Хайнц. Главные роли в этом трагикомическом роуд-муви сыграли Лина Данэм и Стивен Фрай, и этот не самый очевидный дуэт — первое, что подкупает. Далее тема — Холокост все еще волнует умы кинематографистов и выглядит беспроигрышным выбором, хотя фон Хайнц припрятывает эту линию за историей путешествия дочери на родину ее родителей, в компании отца, который не слишком-то хочет возвращаться домой.


Варшава, 1991 год — американка Рут (Данэм) ждет в аэропорту своего отца Эдека (Фрай), который пропустил нужный рейс из Нью-Йорка. Зато купил дочери книгу. Девушка подарку не рада, как и несерьезному настрою папы: она приехала в Польшу с чемоданом литературы о Холокосте и целью узнать больше о прошлом родителей, когда-то живших в городе Лодзь и прошедших Освенцим. Эдек не был на родине с окончания войны, а Рут и вовсе приезжает впервые — она родилась и выросла в Америке, не говорит на польском, толком ничего не знает об истории предков. Но хорошо помнит, как ее мама, умершая год назад, каждую ночь просыпалась с криком. У героини четкий план, который тут же претерпевает изменения — Эдек предлагает вместо поезда воспользоваться такси (Рут надо в туалет, и он прикрывается тем, что в поездах они не очень-то удобны — в чем истинная причина, дочь поймет не сразу), «вербует» местного водилу Стефана (Збигнев Замаховский) и, весело болтая с ним по-польски (браво, Фрай — за польский, и за отчетливый акцент в английском), всячески саботирует расписание, составленное Рут. Вместо Лодзя — музей Шопена, вместо концлагеря — танцы и флирт в лобби отеля с игривыми старушками-переводчицами. В итоге они доедут и туда, и туда — в дом, где вырос Эдек и где все еще живет семья, заехавшая в конфискованное жилье после переселения владельцев в гетто, и на руины Освенцима, где мужчина вспомнит все и даже больше.


Раздражающим Рут рефреном звучит фраза ее отца «стена — это просто стена», брошенная им у какой-то груды кирпичей, которую он тщетно будет пытаться выдать за уцелевший кусок стены Варшавского гетто. Конечно, все не так, когда речь о стенах потерянного — украденного — дома или о фундаменте барака на территории лагеря смерти. Или даже о Берлинской стене, падение которой и позволило дочери и отцу вернуться туда, где все начиналось. И где царит разруха, нищета — будто время стояло на паузе и запустилось вновь, с того момента, где остановилось почти полвека назад.


С окончанием войны ничего не закончилось — травма Холокоста кочует из поколения в поколение, превращая родных в чужих людей. Не способных говорить друг с другом прямо, живущих в страхе и отрицании, наказывающих себя, как Рут, питающаяся, как говорит ее отец, одними семенами и только до семи вечера в попытке упорядочить жизнь, а ночами выбивающая на ноге самодельной тату-иглой номер, как у узницы концлагеря. Ей отчаянно хочется обрести, как ей кажется, себя, через наследие и память, и она не очень считается с чувствами папы — да и с чего бы, кажется, они никогда не говорили по душам. Но их полное скорби путешествие — впрочем, настолько же полное и светлой, а иногда и смешной, комичной грусти — станет настоящим поиском сокровищ, и материальных, и, что важнее, неосязаемых.


Дуэт Данэм и Фрая— предельно трогательный в своей неловкости и приземленности. Теплый, как свитер Эдека и бульон, приготовленный женой Стефана (низкокалорийный!), и в то же время неуклюжий, как пятно от желтка на том самом свитере. В основе сюжета — книга журналистки Лили Бретт, превратившейся на экране в Рут, посвященная ее отцу, прототипу Эдека. То, что сценарий написан по мотивам правдивой истории, делает происходящее на экране настоящим и очень тонким — это и правда история семьи, которая поколения спустя страдает от последствий чудовищной мировой трагедии. Все повествование соткано из деталей — старый сервиз, пальто с инициалами тех, кого давно нет, полуразрушенные серые города, населенные теми, кто выживает — как может, и бог им судья. Рут и Эдек в итоге обретут друг друга — и понимание, что память важна, но не важнее семьи, их маленькой семьи из двоих человек. Которая была создана не в Польше, не в гетто, не в концлагере, а в далеком и мирном Нью-Йорке, где все было, есть и наверняка еще будет хорошо.

«Моя семья» в прокате с 25 июля.