«Иванов»: Русь, куда ж несешься ты?

Неординарный дебют инвестора Дмитрия Фальковича


«Иванов» Дмитрия Фальковича, экс-гендиректора концерна «Нефтяной», – наконец-то добрался до большого экрана, как в этом году уже случилось или случится минимум еще с двумя (условно) отечественными долгостроями – «Дау» Ильи Хржановского, за которым всем жаждущим пришлось ехать в Париж, и «Вратарем Галактики» Джаника Файзиева, который ворвется в каждый дом с традиционной для российских тентполов нахрапистостью. Такой год: если в прошлом картины и особенно сериалы снимали с полки, то в этом откуда-то из разломов тектонических плит кинопроизводства повылезали вымученные исполины, между которыми скромный «Иванов» теряется, как богатырь на фоне очередного славянского кайдзю.

Фильм, задуманный в конце нулевых, после оранжевой революции, снятый в 2013-м, еще до Евромайдана, проигнорированный всеми большими мировыми смотрами и «Кинотавром», но победивший в прошлом году на фестивале «Дух огня», против возможных ожиданий не пытается кого-то удивить. Не наливается видимым масштабом, не предпринимает ярко выраженных визионерских прививок серым московским улицам и интерьерам, не раздразнивает зрителя чернотой повседневности или оглушающим высказыванием о постсоветском мире, хотя нахождение в одном экранном пространстве России и Украины мигает политикой еще ярче, чем пять, десять лет назад. (Это, впрочем, элемент дебютантской матрицы писать о том, «что знаешь»; Фалькович провел два года в Украине после того, как Борис Немцов, тоже работавший в «Нефтяном», поддержал Виктора Ющенко, и концерн обвинил в отмывании денег.)


Мемуаристский налет, впрочем, тоже обманчив – Фалькович творит то ли миф, то ли сказку. (Полфильма он тщетно пытается вспомнить, когда выходит «В гостях у сказки», в будни или выходные, хотя правильный ответ – никогда с 1992-го.) Ведь Иванов, даром что крупная шишка в компании по продаже сухариков (подзабытый хит нулевых), со всей очевидностью – персонаж. Смешной Иванов из анекдотов, лиричный Иванов из песен («Иванов на остановке в ожиданье колесницы…»), лишний Иванов из классической литературы (первая пьеса Чехова носила то же название), очередной Иванов из перечня учеников, где он обязан был учиться в каждом классе как носитель самой распространенной в России фамилии.

Со школы все и начинается: маленький Иванов возвращается в панельную многоэтажку 12 ноября 1982 года, когда к власти приходит Андропов, и узнает, что его родители умерли. 30 лет спустя он, уже в непроницаемом исполнении самого режиссера, оказывается в дорогой иномарке, как персонаж «Космополиса» Кроненберга; колесит по Москве, невольно всматривается в исполинские неопрятные афиши, краем уха слушает байки водителя – про мобильные телефоны, про мясо, про семью. Потом оказывается за столом следователя (типаж «Соловей-разбойник»), в филармонии, дома, а следом – уже в Киеве, где решает переждать предпринимательские трудности, которые возникли у бизнеса по продаже сухариков.


Там светло, тепло, из достопримечательностей – «девушки, девушки, девушки» и исполинская статуя Родина-мать за авторством Вучетича, установленная за год до смерти родителей Иванова. На нее он смотрит с благоговением, с каким сирота смотрит на чужих маму или папу; с девушкам тоже интересно – на самые прямолинейные предложения («Давайте бездельничать вместе») и откровенно перевранные стихи или скороговорки (обломки Лермонтова, присказка про траву и дрова) они реагируют решительным согласием куда-то пойти. Бизнес-партнеры то надувают шарики, то обманывают кого-то, то принимают диетические блюда, то кидают монетки: искусство «жажды наживы» сочетается с какой-то пелевинской мистикой, выпуклые, но не навязчивые диалоги – напоминают и ёмкоту (sic) Сорокина, и поэтичную точность «новых тихих».

Дебют Фальковича вообще парадоксален тем, что состоит из кинематографической ткани нулевых, не считая влияния классиков (чаще прочих справедливо поминают Антониони и Тати). Оператор Брюно Дюмона (Жорж Лешаптуа), формат ненавязчивой бытовой одиссеи, характерный для некоторых фильмов румынской новой волны (или, например, Алексея Мизгирева), статика и едкая ирония в духе Ульриха Зайдля (страшно забыть, что это довольно смешное кино), модный сюжет о попытке бегства из России – с желанием обнаружить ее признаки где-то еще. Однако «Иванов» – фильм не прямого высказывания, чем он изрядно и подкупает. Каждая сцена могла бы быть ударным высказыванием, но хук за хуком проходят по касательной: монолог водителя о том, что обязательно нужно уезжать из России («Какая же страна тяжелая»); остроумный перфоманс в новоявленной галерее современного искусства, где посетителям предложено стать из субъекта объектом – надо только зарядить кулаком по маленькой груше, которая посчитает силу удара (такие аттракционы популярны на курортах); бесконечные нырки в личное – во время допроса, поездки в автомобиле, делового разговора, посещения филармонии («Ты меня дома не целуешь»); двухметровая картина, на которой центрально место занимает кирпичная труба – подобие нефтегазовой иглы, емко описывающей отношения между некоторыми государствами (особенно Россией и Украиной); наконец, финал, в котором Родина-мать всматривается куда-то вдаль, повернувшись к Иванову спиной.

В этой плотной сетке событий и образов важно не то, что персонаж – маленький вечный чужак, у которого с окружающими в разной степени будто бы нет общей истории, общей культуры, общей действительности (как у «Иванова» – с российским кино). Важно, что он, бывший физик, изучавший твердое тело, пытается найти во всем этом цирковом, дискотечном и экономическом хаосе какую-то внятную структуру, разглядеть атомное строение, скелет, схему, внятные паттерны. Но происходит сбой, как при сравнении зеленого с круглым. «Вон тот розовый шарик – наш завод в Москве, а этот – просто для дыхания полезно». Умом, как говорится, не понять.

«Иванов» в прокате с 26 сентября.