«Двойная жизнь Чарли Сан-Клауда»

Положительный юноша Чарли (Эфрон) живет в каком-то наитишайшем провинциальном городке, работает на кладбище, слывет за сумасшедшего, с мамой (Бэсингер) не разговаривает, да и вообще общению с живыми людьми предпочитает задушевные беседы с покойниками. Так все сложилось, потому что пять лет назад Чарли потерял в автокатастрофе младшего брата (Тахэн) и до сих пор небезосновательно винит себя в его гибели. Из кокона самоотречения его вытаскивают девушка с литературным именем Тэсс (Крю), готовящаяся к кругосветному путешествию на паруснике, и смертельно больной парамедик (Лиотта), вовремя рассказавший Чарли, что прошлым жить не стоит. Вот только застрявший между мирами младший брат сильно обижается на Чарли за то, что тот вместо ежедневных свиданий на опушке леса пьет вино со своей новой подругой, красивой и живой.

Интригующее название. Синопсис при желании можно было пересказать еще более интригующе. Но по-честному писать об этом фильме стоит в жанре таких пошловато-инфантильных романтических рассказов: «Чарли, как и погибший брат его, жил между двумя мирами, он плыл по Стиксу и не мог решить, на какой берег сойти. Вернуть его к жизни могло только чудо. И чудо произошло… Он встретил свою любовь…». Сколько проходных мелодрам можно описать подобным образом? К тому же режиссер Берр Стирс, известный широкой публике как постановщик фильма «Папе снова 17», но дебютант в сегменте душеспасительного мыла, не мудрствуя лукаво, пускает в ход все жанровые штампы. Лениво следуют друг за другом мертвый ребенок и раковый больной, красивые пробежки по лесу и посиделки на закате, чтение стихов на маяке и «он спас ее, согрев своим телом». Такое кино принято показывать по телевизору воскресным утром – лучше переваривается завтрак. Проблема даже не в том, что умилять девичьи сердца бесхитростными историями о том, что не стоит жить прошлым – дело неблагодарное. Но когда главный секс-символ 14-летних начинает с каменно-напомаженным лицом полоть сорняки на могилах, иллюстрируя эту идею, серьезно ею проникнуться уже невозможно.