Хорошо там, где нас нет: Утопии 11-го фестиваля VOICES

С 3 по 7 июля в Вологде и Череповце проходил 11-й Фестиваль молодого кино VOICES, по традиции собравший обширную международную программу. В фестивальном расписании нашлось место как недавним хитам европейских и российских смотров, так и непотопляемой классике: Дзиге Вертову, Евгению Бауэру, живой легенде испанской кинематографии Виктору Эрисе. Минувший VOICES негласно посвящен утопическим сюжетам: в каждой ленте можно отыскать размышление об идеальном обществе, которое очень хочется, но вряд ли получится построить.


Одиночки-фантазеры необучаемы: в любой непонятной ситуации выстраивают воздушные замки, в которых можно с комфортом переждать реальность. Главная героиня «Черного чая» — фильма открытия фестиваля VOICES, приехавшего в вологодский кинотеатр «Ленком» с Берлинале, — выдумывает личную «китайскую мечту». Сбежав из-под венца в Кот-д'Ивуаре, Айя (Нина Мело) перебирается на постоянное место жительства в Гуанчжоу — город тысячи огней и культур. На китайском базаре, где покупается всё, от одноразовых пластиковых вентиляторов до чемоданом и змеиных хвостов, девушка устраивается работать в чайную лавку респектабельного продавца Цая (Чжан Хань). Общий интерес к пуэрам оказывается отправной точкой для тихой любви, но оба не решаются сделать первый шаг, предпочитая копошение в воспоминаниях. На помощь спешит, должно быть, само провидение: в китайском новом Вавилоне, что в «Шантараме», есть место чуду. По крайней мере, его неочевидной вариации.

Читать Человек с машиной времени: о «Годовщине революции» Дзиги Вертова
«Черный чай» трудно назвать потенциально зрительским фильмом: два часа красивых и неспешных переливаний из пустого в порожнее скрашивают не герои, а городской пейзаж. Гуанчжоу в ленте — отдельный персонаж, причем сказочный. Эдакая Тортуга, где всегда найдется место тем, кто не смог закрепиться в обыденной жизни и отправился на другой конец света в поисках лучшей доли. Абдеррахман Сиссако хоть и режиссер «французского следа» в Африке, но его умение говорить о городах все-таки ковалось не в Париже, а в московском ВГИКе: в восьмидесятых создатель «Черного чая» обучался искусству кинематографии у Марлена Хуциева. Его меланхоличное отношение к человеческой чувственности, развернувшееся в декорациях большого, добродушного мегаполиса, чувствуется очень сильно. Так и ждешь, что кто-нибудь из обитателей мультикультурного Гуанчжоу продекламирует в камеру: «Ну как не запеть в молодежной стране».


Такое замечательное место для любовной истории — этот нарисованный Гуанчжоу, окруженный живописными чайными плантациями. В отличие от реального, в нем нет ни трущоб, ни задыхающихся от смога людей. И даже китайского бытового национализма, прославленного в схемах и мемах, не замечено — мавританское кино предпочитает не фиксировать реалии, а выдумывать уютную Воображляндию. Для фестиваля VOICES подобное строительство утопий в этом году оказалось основным приемом. Что не доделали Сиссако и Дзига Вертов — у него в «Человеке с киноаппаратом» тоже ведь создан некий абстрактный идеальный город, сумма Москвы, Одессы и Киева — довершат участники конкурсной программы. В ней куда не глянь, отыщется свой остросоциальный проект.

Читать Прекрасное далекое: рецензия на фильм «Пришелец»
Главный фильм смотра — «Пришелец» Ивана Соснина, посконный русский сай-фай, в котором смыслы превалируют над размахом. Блаженный мужичок Леха (Максим Стоянов) живет в глухом уральском селе, никого не трогает, собирает подножный мусор и строит из него циклопическую антенну для связи с внеземными цивилизациями. Пьет рецептурные таблетки, но продолжает рисовать круги на полях, надеясь, что кто-то откликнется на его призывы. Как и в «Небесах обетованных», униженных и оскорбленных (а достается Лехе от местных регулярно) ждет открытие галактического масштаба: внеземная цивилизация действительно существует. И она, устав выслушивать от землянина бессмысленный радиошум, является на планету в образе девочки-телепатки Яны (Алена Мирошникова). Задача инопланетянина — оценить условия жизни на Земле: не обижают ли тут Леху, готовы ли признавать за своего, несмотря на неустойчивый разум и справку из желтого дома? Ответ «Пришельца» оказывается почти что библейским: конечно, не готовы, и лучшим местом для юродивого станет космический рай — место, где, наверное, вообще не нужно умирать. Вероятно, он настолько прекрасен, что вовсе не познаваем человеческим разумом: потому его и не рискнули показать.


Аналогичное пространство бесконечного счастья формируется в другом важном фильме из программы VOICES — «Королевстве» Татьяны Рахмановой. Здесь, конечно, обходится без пришельцев, хотя в некотором смысле детские дома тоже можно назвать другой планетой. Компания выпускников приюта решает напоследок оторваться: снимает роскошный коттедж в пригороде Петербурга, потратив все выделенные им социальные пособия. Последний день детства — тот, когда еще есть юное стремление объесться сгущенки, но уже и алкоголь не чужд, — заканчивается слишком быстро. Утром, спугнув прибывшую на место тусовки риэлторшу, дети уже отлично знают, что никуда отсюда не уйдут. За забором их личного Королевства, рая для отверженных, царит неизвестность, с которой бывшим детдомовцам вряд ли справиться.

Читать Твой дом — моя крепость: рецензия на фильм «Королевство»
А здесь всё знакомо: друзья и лакомства, дозволенное хулиганство. Опять же, нет тихого часа. Представления об идеале для героев Рахмановой не имеют ничего общего с абстракциями. Напротив, это хорошо знакомый подросткам детский дом, из которого изгнаны требовательные воспитатели. Исход царевнам и королевичам этого непризнанного государства тоже ясен: выдуманный мир конечен — причем тянутся парадизу не более суток, — и всё же они с радостью избирают его взамен обыденности за порогом. «Живи быстро, умри молодым» — иначе остаток лет будешь жалеть, что не воспользовался шансом обрести свободу. Ну или хотя бы ненадолго к ней прикоснуться.


Детки «Королевства» строят пещерный коммунизм. Герои Сирила Шейблина, напротив, ищут идеал человеческих взаимоотношений в техническом прогрессе. «Маятник» оказался единственным фильмом, который забавным образом обрел синергию не только с другими показами, но даже с партнерскими роликами, предваряющими каждый сеанс. Корпоративный клип ПАО «Северсталь» об авангарде металлопроката — с аллюзиями на картины супрематистов, лучистов, кубистов — закручивается в одну спираль с идеями просвещенного анархизма, которые Петр Кропоткин (Алексей Евстратов) тайно провозит в благополучную Швейцарию XIX века. Ключевым символом местной утопии становится балансирная пружина — маленькая деталь механических часов, призванная регулировать скорость движения стрелок и, как следствие, само движение времени. В семидесятых годах позапрошлого века швейцарское время относительно: вся страна живет не по единому эталону, а как придется.

Читать «Надо снимать фильмы о любви» — лекарство Романа Михайлова от расплавления мира
Свой часовой пояс у людей, свой — у железной дороги, завода и ратуши. Затяжными кадрами работающих механизмов, швейцарскими пасторалями и тихими разговорами (в основном — тоже «пейзажными», не несущими в себе большой сюжетной ценности) Шейблин рисует камерное пространство, в котором Кропоткин рассчитывает установить идеи анархизма в социум. Его утопия — общественный договор, по которому люди способны решить все вопросы без участия власти. Но как этот прожект может работать в мире, где даже часы сверить не в состоянии? «Маятник», к его чести, не пытается всерьез конструировать утопию — как делали очень похожие на него советские производственные фильмы («Встречный», «Комсомольск»). Скорее, Шейблин разыскивает форму, в которой часы общества и каждого отдельно взятого человека могли бы достигнуть синхронизации. Чужая душа — потемки, и найти общий знаменатель для десятков-сотен-тысяч людей представляется невыполнимой миссией. Может, поэтому история так и не увидела анархистского проекта, удивившего мир своей эффективностью. Или хотя бы долгосрочностью.


Вот и получается, что идеальное общество невозможно построить — его можно только осмеять, указав на ложное благополучие. Российская фестивальная драма «Угол наклона» работает именно в этом направлении, лишний раз напоминая, что чудо «собянинской Москвы» имеет темную сторону. Филиппинская домработница Эля (Марисель Темпло) бродит по российской столице, чей блеск с лихвой компенсируется пустотой содержания. Опустевшие музейные выставки и лощеные концептуальные театры, идеально чистые (по всему выходит — нежилые) квартиры... Хваленые московские парки становятся не местом рекреации, а объектом тотального контроля: даже трава растет по линейке. В городе, будто созданном не для жизни, все несчастны: Эля скучает по родному дому и мучается психосоматическими болями в руке, воспитываемый ей мальчик Захар растет в золотой клетке и уже проявляет первые симптомы ментальных травм, а мама Захара — большая актриса «Электротеатра Станиславский» — с головой ушла в работу, превратившись в человека-функцию. Коммунальный рай опасен для души — об этом режиссеры «Угла наклона» Анна Далингер и Станислав Фомичев кричат каждым кадром. Хотя в российском кино сейчас (не без оснований) всё же принято больше шептать.

Читать «Империя» Брюно Дюмона — сатирические «Звездные войны» из Франции
Если антиутопичные страдания москвичей и заложников столицы кажутся слишком вычурными, то на помощь всегда готов прийти Жан-Батист Дюран, чей дебютный полнометражный фильм «Цепной пес» бесконечно далек от размышлений об урбанистической преисподней. Французские «пацаны» Дог (Антони Бажон) и Миралес (Рафаэль Кенар) не пытаются достичь некого абстрактного «успеха», а просто прожигают жизнь, растворяясь в простых удовольствиях: видеоиграх, тусовках на лавочке и прогулках с собакой. Невеликое, но крепкое провинциальное братство дает трещину с появлением прогрессивной девушки Эльзы (Галатея Беллуджи). Герои встают перед выбором: меняться под напором обстоятельств или же сохранить комфортный быт в неприкосновенности. Оба варианта по-своему хороши, и «Цепной пес» — несмотря на название, очень добрый, смешной и расположенный к зрителю — предоставляет кое-что получше любой утопии: простой человеческий выбор. Идеальные миры (не) были и (не) будут, но, мечтая о них, не стоит забывать о том, что каждый — эксклюзивный пользователь собственной судьбы. Всё же самая крутая фишка человеческого существа — не абстрактное воображение, а конкретная свобода воли.