Кошмары и радости Каннского фестиваля

Главный киносмотр мира пока проходит на удивление благостно


Степенно и неторопливо катится к концу 68-й Каннский фестиваль. Нынешний год пока не принес потрясений, на которые обычно рассчитываешь, собираясь в Канны. Именно за этим – за культурным шоком, за «ах!» на общем выдохе многотысячного зала, за ломанием копий вокруг какого-нибудь одного-единственного фильма – и едут в мае на Лазурный берег тысячи и тысячи киноманов и просто любопытствующих. Поверьте – тех, кто устремляется в это человеческое месиво ради того, чтобы вживую увидеть Джорджа Клуни или Катрин Денев, куда меньше, чем тех, кто готов выстаивать часовые очереди на фильмы с их участием.

Очереди стали главным кошмаром участников фестиваля. Чтобы попасть на любой фильм, надо прийти за час до начала, простоять на улице при любой погоде под бдительным оком охранников (количество которых здесь уже начало превышать мыслимые пределы) тридцать минут, потом – еще тридцать минут просидеть в зале. Причем час – это для обладателей хорошей аккредитации, дающей право первоочередного прохода. Аккредитации рангом пониже превращают жизнь их обладателей в бесконечный ужас, когда половина времени в течение дня уходит на стояние в очереди-толпе – у них вообще нет ни малейшей гарантии, что, отстояв полтора часа в очереди, попадешь-таки в зал.


Конечно, всего обиднее бывает, когда мучение не вознаграждается и вместо вожделенного «ах!» вырывается «откуда здесь это?!». Вот, например, что заставило дирекцию фестиваля отобрать в конкурс фильм Дени Вильнева «Наемница»? Картина об операции ФБР на границе США и Мексики, противостояние честного, но наивного агента в исполнении Эмили Блант с матерыми и циничными коллегами в исполнении Джоша Бролина и Бенисио дель Торо – приятный, но сто раз виденный образец средней руки голливудского экшна, который комфортно смотреть дома на DVD. Но не более того. Соображения отборщиков не всегда дано понять.

В этом году в конкурсе всего два американских фильма. Если «Наемница» вызывает лишь желание пожать плечами и тут же забыть про нее, то другая картина из-за океана – «Кэрол» Тодда Хэйнса – сорвала радостные аплодисменты даже журналистской братии. Что бывает нечасто – здешняя журналистика необычайно придирчива и язвительна. Пресс-показы редко заканчиваются долгими аплодисментами, рукоплескания – удел публичных показов, которые вот уж точно никогда без оваций не завершаются. Словом, «Кэрол» обаяла здесь всех. Что, в общем, немудрено – фильм о запретной любви двух дам в 50-е получился удивительно привлекательным – в первую очередь, стилистически.


В экранизации романа Патрисии Хайсмит «Цена соли» о драматической тяге двух женщин друг к другу команда художников создала картинку безупречной костюмной, цветовой, композиционной выдержанности. В интерьерах Нью-Йорка 50-х, воссозданных с безупречным вкусом, смело и гармонично, наперебой страдают персонажи – страдают также в костюмах той эпохи, с ретро-выражением лица и в общей стилистике тех лет. Красивая богатая дама высшего света Кэрол (Кейт Бланшетт), разлюбившая мужа, но тяготеющая к женщинам, обращает свою нежность к продавщице универмага (Руни Мара) и увлекает ее в авантюрное путешествие по дорогам Америки, а заодно по лабиринтам страсти. Страсти тут показаны вполне откровенно, но удивительно тактично, раскрывая все бездны физической любви, не показывая при этом подробностей. Согласитесь – это тоже надо уметь. Фильм займет свое место в небольшой когорте картин о невозможности преодолеть шаблоны общественного сознания, загоняющие человека в могилу нереализованных возможностей, - «Горбатая гора», «Жизнь Адель».

Кейт Бланшетт обольстительна и загадочна. Играя женщину явно моложе себя, актриса при этом смело работает на крупных планах с истинно аристократическим бесстрашием. Тем бесстрашием, за которым изъянов никогда и не увидишь. Рисунок ее игры подробен, скрупулезен, моментами даже неуловим – настолько Бланшетт владеет нюансами, мгновенно и плавно переходя от одного настроения к другому всего лишь движением брови или еле заметной усмешкой. Безусловно, выдающаяся роль, хотя видеть за мастерским визуальным решением фильма в целом какие-то глубины не стоит. Но если Бланшетт получит за роль Кэрол приз – все скажут только спасибо.


Женская тема проходит и в новом фильме каннского любимчика Нанни Моретти «Моя мать». Обладатель «Золотой пальмовой ветви» за «Комнату сына» в 2001 году, мастер лирических сентиментальных зарисовок о победе жизни над смертью, в новом фильме Моретти вновь обращается к теме ухода близкого человека, как сделал это в «Комнате сына». Моретти – художник нежный, для него семейные отношения всегда окрашены в ласковые тона, но здесь он, пожалуй, переборщил с нежностью. Рассказ об умирающей пожилой женщине и ее детях – женщине-кинорежиссере и ее брате – топчется полтора часа вокруг не нуждающейся в подтверждении темы - «жизнь продолжается». Видимо, эксплуатация одной темы не всякому художнику идет на пользу.

Словно в пандан к «старческой» тематике показали новый фильм любимца фестивалей, а с прошлого года – и «Оскара» - Паоло Соррентино «Юность». В главных ролях – 76-летний Харви Кейтель, 82-летний Майкл Кейн и 77-летняя Джейн Фонда. Юность здесь присутствует где-то рядом, как обязательное условие жизни вообще, как ушедшее состояние души, по которому страдают герои – знаменитый дирижер на пенсии Фред Бэллинджер, его друг кинорежиссер Майк Бойл и страдающая от безвозвратности славы кинозвезда Бренда. Превосходные актеры, отличные диалоги, затейливая камера – все на месте, но сколько уже можно передавать приветы Феллини, снимая «Феллини для бедных»? Если «Великая красота», довольно холодно принятая два года назад Каннами, но получившая-таки «Оскара» как «лучший фильм на иностранном языке», все же давала надежду на то, что феллиниевская стилистика – лишь прием, поклон великому Федерико, попытка продолжить его путешествия по неосвещенным закоулкам человеческой души под бравурную красоту, то «Юность» эти надежды разбила. «Великая красота» был поклоном феллиниевскому «Риму», «Юность» - осовременненное «8 ½», где Соррентино становится пленником всех феллиниевских приемов, он их охотно и довольно удачно эксплуатирует, но ни глубины, ни иронии маэстро, ни его гения у Соррентино нет. Поэтому вместо оперы – оперетта, вместо Кино – кино, и даже Гвидо у Соррентино сразу двое, словно одному режиссер не доверяет, боится, что не услышат.


Пока фестивальная публика маялась в очередях на будущих пальмоносцев, в Театре Люмьер, главном каннском зале, вмещающем несколько тысяч зрителей, чинно, трогательно и беспафосно прошло чествование… братьев Люмьер. Каннский фестиваль решил отметить 120-летие кинематографа показом отреставрированных мини-фильмов, снятых братьями – пионерами кино. Французская Синематека трудилась над этим очень долго, в результате – действительно фантастическая подборка изумительных материалов. Ладно бы просто показали, но ведь Каннская дирекция устроила из торжества натуральное шоу с приглашением особых гостей. Раз уж чествовали братьев - то пожалуйте на красную дорожку все известные из живущих знаменитые кинематографические братья. На церемонию прибыли немолодые, но бодрые братья Паоло и Витторио Тавиани, с ними в одну линию выстроились для торжественного прохода братья Люк и Жан-Пьер Дарденны. Эта шеренга с не-братом, но оттого не менее веселым и гордым Бертраном Тавернье прошествовала под аплодисменты по красной дорожке, на самом верху которой их встречали еще одни знаменитые братья – Джоэл и Итан Коэны, председатели нынешнего жюри. Появление великолепной семерки в зале вызвало буквально рев восторга. Кстати, Коэнов пригласили возглавить жюри, имея в виду «братскую» тему. Научимся ли мы когда-нибудь так скрупулезно и с умом продумывать сценарии наших торжеств?

Словом, пока ни скандалов, ни потрясений – все достаточно благостно, никаких тебе персон «нон-грата» или краж века. В этом году Канны, похоже, решили для разнообразия сконцентрироваться на кино. Ну и на очередях.