Истинные ценители искусства танца, которым посчастливилось видеть на сцене Большого театра Галину Уланову, Майю Плисецкую, Раису Стручкову, Ольгу Лепешинскую, Софью Головкину, конечно, помнят еще одно звучное имя: Елена Ванке. Утонченность и темперамент, величественность и простота, изысканность и гротеск - вот те слова, которые в полной мере характеризуют ее яркое дарование. Сегодня Елена Стефановна вспоминает некоторые моменты своей сценической жизни и, конечно, людей, создававших ту неповторимую атмосферу, в которой вершился триумф московского балета 1940-60-х годов.
- Елена Стефановна, расскажите, пожалуйста, как вас определили на учебу в Московское хореографическое училище?
- Как ни странно, подобная инициатива принадлежала не моей тете Надежде Алексеевне Капустиной - балерине Большого театра, а маме.
По этому поводу у меня с тетей состоялся серьезный разговор. Она предупреждала о сложности будущей профессии, о трудной работе, которой мне предстоит заниматься всю жизнь. Выслушав все, я, будучи шестилетним ребенком, спросила: «А кем же ты хочешь, чтобы я стала?» «Ну, хотя бы стоматологом!», - ответила она. Я нахмурилась и выпалила, что выступать на сцене гораздо интереснее, чем заниматься чужими зубами! В семь лет поступив хореографическое училище, я оказалась достаточно способной ученицей и сразу стала принимать участие в концертах школы и различных спектаклях Большого театра.
Надо сказать, что Капустина была очень яркой характерной танцовщицей. Бег Терезы со знаменем в руках в «Пламени Парижа» в ее исполнении поражал масштабом, силой, выразительностью. Она входит в плеяду выдающихся характерных танцовщиц того времени вместе с Ядвигой Сангович, Валентиной Галецкой, Сусанной Звягиной, Фаиной Ефремовой.
- Вы ведь были первой исполнительницей партии Аистенка в одноименном балете Дмитрия Клебанова?
- Да, это так. Я училась в четвертом классе, когда во время урока инструктор училища Наталия Сергеевна попросила меня выйти. В голове промелькнула мысль: «Что же я такого сделала, что меня вызывают во время урока?!» Выхожу в коридор, передо мной стоит любимый всеми учениками Александр Иванович Радунский. Он внимательно осмотрел меня со всех сторон. А я была очень худенькая, с длинными ногами и руками, с такой вытянутой фигуркой, что некоторые педагоги недоумевали: то ли меня не кормят, то ли я чем-то болею... В то время в училище принимали еще совсем маленьких детей: мне не было и семи лет, когда я поступила.
Очутившись в коридоре перед взрослыми людьми, я совсем растерялась. Александр Иванович совершенно бесцеремонно задрал мне юбочку, посмотрел на ноги и произнес только одно слово: «Годится!». Куда «годится» и что это значит, для меня осталось абсолютно непонятным. Позже поняла, что речь идет о постановке нового балета «Аистенок». Балетмейстеров Попко, Поспехина и Радунского все мы, ученики, прекрасно знали: ведь они были в первую очередь артистами Большого театра, а нас, детей, занимали тогда во всех операх и балетах Большого -так было принято.
Еще толком не понимая, кого же мне предстоит исполнять в новом балете, я уже мечтала о своем костюме, о красивой розовой пачке в блестках. Но когда костюм оказался готов, меня ждало глубокое разочарование. Вместо желанной пачки я увидела наряд Аистенка, который состоял из белого, расшитого перышками купальника с высокими проймами (чтобы ноги казались еще длиннее), белой шапочки с красным клювом, красного трико и красных пуантов. Сначала я ужасно расстроилась, но потом поняла, что мой Аистенок - все-таки главный персонаж балета!
Вообще спектакль был необыкновенно красочным и пользовался огромным успехом у зрителей. Дети в зале реагировали на происходящее живо и непосредственно. Например, они криками предупреждали героев об опасности, громко осуждали действия отрицательных персонажей.
- Какие еще воспоминания у вас связаны с периодом ученичества?
- Хорошо помню, как однажды, уже будучи ученицей старших классов, мне сильно «влетело» от тетки. Леонид Якобсон поставил для школьного концерта на меня и Юру Никитина (он был старше) лирический дуэт «Сновидение». Мне ужасно хотелось выглядеть привлекательно, и я ничего лучше не придумала, чем пойти перед выступлением на Кузнецкий мост к парикмахеру Ивану Ивановичу (у которого в клиентках были почти все артистки Большого) и сделать себе умопомрачительную прическу. После сеанса красоты, радостная и довольная, побежала обратно в училище. Первой, кого встретила, была Капустина. По непонятной мне тогда причине она вместо восторга пришла в ужас и с криком «Что ты с собой сделала?! Ты похожа на старую вдову!» потащила меня мыться. Не обращая внимания на мои слезы и протесты, Надежда Алексеевна смыла весь труд мастера под струей воды и причесала меня так, как считала нужным: аккуратно и просто.
Наш номер тогда имел успех. Он строился на сложных поддержках: Никитин выносил меня, лежащую горизонтально, на вытянутых руках Я играла спящую девушку, которая пробуждалась от поцелуя. На репетициях, в момент поцелуя, я ужасно смущалась.
В год моего выпуска началась война. Училище эвакуировали в Васильсурск, а Большой театр - в Куйбышев. Все выпускники остались в Москве. В то время я жила в доме на Кузнецком мосту и из своих окон видела окна репетиционных залов Большого театра. Вместе со мной в доме жил замечательный артист Большого театра Владимир Александрович Рябцев - мы часто встречались с ним в бомбоубежище. Однажды в убежище Рябцев сказал мне, что собираются открывать Филиал Большого. Я его попросила, чтобы в новую труппу взяли и наш класс.
В те же дни шла как-то мимо Манежа. Вдруг около меня останавливается мотоциклист со словами: «Ляля, куда ты идешь?». Этим мотоциклистом оказался Михаил Маркович Габович, который тоже остался в Москве и заведовал набором артистов для новой труппы. Я в прямом смысле слова вцепилась в него, уговаривая взять нас в театр на любых условиях. Он обещал подумать, а я тем временем собрала всех ребят и рассказала о предстоящем наборе. Несмотря на то, что работать надо было бесплатно, согласились все. Вечером в убежище я поделилась новостью с Рябцевым. Вскоре весь наш класс приняли в труппу. Были поставлены балеты «Коппелия», «Тщетная предосторожность». Через некоторое время артисты из эвакуации стали возвращаться в Москву, и мы танцевали даже «Лебединое озеро».
- - Вы проработали в Большом театре 30 лет. Какими были эти годы?
- Интересными и насыщенными событиями. Я очень любила дело, которым занималась. В нашем театре каждый мог проявить себя. Однажды со мной произошел необычный случай. В день спектакля - давали «Коппелию» - я шла по коридору и услышала доносившейся из канцелярии голос Елены Михайловны Ильющенко. Она что-то громко обсуждала с заведующим труппой Сергеем Владимировичем Шашкиным. Я подошла к ним. Оказалось, что вечерний спектакль на грани срыва - заболели все четыре исполнительницы труднейшей вариации Зари. Не знаю, что меня подвигло в тот момент заявить: «Могу станцевать сегодня». Оба разом посмотрели на меня. «Ты?! - удивилась Елена Михайловна, - Ляля, ты не шутишь? Ты что, знаешь порядок?» Тут я совсем обнаглела: «А чего там знать? Я же участвую в спектакле и, конечно, знаю эту вариацию». «Хорошо, - сказала Ильющенко, - Сергей Владимирович, мы с Лялей идем в зал репетировать, дайте нам концертмейстера, через пятнадцать минут я спущусь к Вам и скажу, сможет она танцевать или нет. А ты, Ванке, иди, переодевайся, я жду тебя в зале». Вечером на спектакле присутствовало все руководство театра - смотрели, как я справлюсь. Не помню, как танцевала: от волнения вся вариация прошла, как во сне. Но на следующий день вышел приказ, согласно которому мне полагалась премия пятьсот рублей, а вариация Зари прочно вошла в мой репертуар.
- Какая у вас была любимая партия?
- Я очень любила игровые партии. Особенно - Фею Карабос в «Спящей красавице» и Мачеху в «Золушке». В этих образах я чувствовала себя, как рыба в воде. Они давали широкие возможности для творческого поиска новых игровых приемов, нюансов и оттенков.
Еще одним ярким образом в моей сценической биографии можно назвать леди Капулетти в «Ромео и Джульетте». В этот балет меня ввел Александр Иванович Радунский - добрый, внимательный и очень тонкий человек и педагог. Он же был и моим партнером. Роль матери враждующего семейства далась мне непросто: я стала ее исполнять сразу после Елены Михайловны Ильющенко и приблизиться по силе воздействия к ее игре оказалось довольно трудной задачей. Для меня «Ромео и Джульетта» являлся самым эмоционально напряженным спектаклем: чтобы исполнение получилось масштабным и убедительным, надо было выкладываться на двести процентов, играть «на надрыве». В сцене, когда убитого Тибальда кладут на носилки, я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать.
Однажды во время своего пребывания в Москве на «Ромео и Джульетту» пришел президент Франции Шарль де Голь. Мне выпала честь исполнять в этот день леди Капулетти. Спектакль прошел на необыкновенном подъеме - после окончания Шарль де Голь вместе с нашим директором Михаилом Ивановичем Чулаки пришел за кулисы познакомиться с артистами. Он был просто в восторге от балета. А Михаил Иванович шепнул мне на ухо, что гость не смог сдержать слез в моей сцене прощания с Тибальдом. Было очень приятно.
Конечно, самое сильное воздействие на зрителя в «Ромео и Джульетте» производила Галина Сергеевна Уланова. Находиться вместе с ней на сцене было огромным счастьем.
- Не могли бы вы поделиться своими воспоминаниями о Галине Сергеевне?
- Помню Уланову с того времени, когда она только начинала работать в Большом. По-ленинградски сдержанная и несколько отстраненная, сначала Галина Сергеевна ни с кем тесно не общалась. Первой, с кем она подружилась, была Капустина, так как они вместе оказались в одной артистической уборной. Тетя часто приводила свою новую знакомую к нам в гости на Кузнецкий мост. Так постепенно я тоже сдружилась с Галиной Сергеевной. Впоследствии Уланова, Лепешинская, Капустина и Ильющенко пригласили меня занять освободившееся место в их роскошной артистической комнате. Мы с Галиной Сергеевной стали довольно много общаться. В свободное время часто ездили на ее машине куда-нибудь погулять.
Однажды произошел один памятный случай. Театр был на гастролях в Англии. Как-то, по приглашению городского университета, часть труппы отправилась в Итон. Там мы с Галиной Сергеевной решили пройтись по парку. Надо сказать, что Уланова обожала собак, так что у гулявшего неподалеку от нас белого пуделя не было никаких шансов остаться ею незамеченным. Хозяйка пуделя - пожилая англичанка - оказалась очень приветливой и несказанно обрадовалась, когда узнала, что перед ней русские артисты и сама «неподражаемая Джульетта».
Наши триумфальные гастроли закончились, и театр вернулся в Москву. Каково же было мое удивление, когда через некоторое время Галина Сергеевна показала мне присланную из Англии фотографию с шестью маленькими белыми пуделятами. К фотографии прилагалось письмо, из которого следовало, что хозяйка того самого пуделя в Итонском парке, восхищенная талантом Улановой, хочет подарить ей в знак своего глубокого уважения щенка такой же породы. В скором времени Галина Сергеевна поехала встречать в аэропорт необыкновенную посылку из Англии в виде пуделя по кличке «Большой». В самолете он летел как полноправный пассажир, имея свое отдельное место в салоне, а в качестве сопровождавшего его лица выступала певица лондонского оперного театра. После длительной регистрации необычного пассажира Галина Сергеевна, наконец-то, смогла увезти его домой, куда уже были приглашены все ее знакомые. Большик оказался совсем маленьким щенком розового цвета. Так он поселился в доме Улановой, а их взаимная любовь продолжалась до самой его смерти. Из-за невозможности самой ухаживать за своим любимцем Галина Сергеевна назначила на эту почетную должность работницу Нюру, которая должна была вовремя кормить Большика специальным кормом и надевать ему на прогулку в холодную погоду утепленное пальто. С появлением Большуни гулять мы ездили уже втроем...
- Вы играли Мачеху в фильме «Хрустальный башмачок» по балету «Золушка». Расскажите, как проходили съемки?
- Чрезвычайно весело и интересно. Воспоминания о «Золушке» у меня, в основном, связаны с именем Раечки Стручковой, которая, на мой взгляд, является лучшей исполнительницей этой партии. Струня, как мы ее ласково называли, была необыкновенно веселым и жизнерадостным человеком. И на съемочной площадке, и за кулисами театра она умела рассмешить и заразить своим хорошим настроением абсолютно всех. В павильоне, где снимали фильм, стояло огромное бутафорское кресло. Бывало, усядемся туда вместе с Раей и начнем песни распевать, а наш режиссер Александр Артурович Роу увидит это и закричит оператору: «Вот что снимать-то нужно!» Картина и правда была очень живописной: сидят рядом Золушка с Мачехой и песни поют!
- После ухода из театра вы работали в цирковом училище?
- Да; я преподавала там, вела класс. Помню, как учила Розу Хусаинову ходить по канату на пальцах. У меня сложились очень теплые отношения с учениками и коллегами-педагогами циркового училища.
- Расскажите, пожалуйста, про свою семью.
- С моим мужем Виктором Георгиевичем Зозулиным мы вместе уже почти тридцать пять лет. С самого детства он очень увлекался музыкой, самостоятельно овладел несколькими музыкальными инструментами. Во время войны участвовал во фронтовом оркестре. После окончания - активно стал интересоваться театром. Одно время Виктор Георгиевич занимал должность директора Центрального дома работников искусств. Вообще он никогда не был в стороне от моей театральной жизни. Всех гостей - и Галину Сергеевну Уланову, и Катю Максимову с Володей Васильевым - мы всегда принимали вместе. Специально для Улановой Витя готовил свои фирменные блины, которые она очень любила.
Беседовала Александра Рыжкова
4 комментария
обсуждение >>