Вячеслав Корниченко

Сегодня посчастливилось посмотреть представленную в Центральном музее Великой Отечественной войны литературно-музыкальную программу по поэме А. Т. Твардовского «Василий Тёркин». Исполнялась программа Государственным академическим русским народным ансамблем «Россия» имени Л. Зыкиной (под управлением Дм. Дмитриенко) и актёром Вяч. Корниченко. Наверное, эта постановка – как и любая другая замечательная постановка, вне зависимости от её темы, создателей и участников, – должна прорастать в душе зрителя и осмысляться постепенно, может быть – долгое время. Уверена, что и к увиденной сегодня композиции я (и возьму на себя смелость предположить, что в этом я похожа на всех, кто был в зале) буду мысленно возвращаться не раз. Но сейчас мне хотелось бы поделиться впечатлениями самыми первыми, непосредственными, что называется – неостывшими. Разумеется, не будучи ни музыко-, ни театроведом (как равно и музыкальным или театральным критиком), я буду говорить именно о своих субъективных зрительских впечатлениях.
Одно из самых сильных – это потрясение, во-первых, игрой ансамбля, который мне впервые довелось услышать вживую, во-вторых – по моим ощущениям, абсолютной уместностью и удивительно точным соответствием звучавшей музыки (от начальных мирных и плавных звуков, в которые врывается и которые на время перебарывает переворачивающая всё внутри «Священная война», до финальных величественно-нежных аккордов) литературной основе. На впечатлениях о работе артистов с литературной основой остановлюсь подробнее.
Не буду говорить об очевидном – о том, в частности, какая это ответственность – читать (вернее – играть, а ещё вернее – проживать) «Тёркина», где и когда бы то ни было, а тем более в такой атмосфере, в Зале полководцев, уже само нахождение в котором и само его оформление (кто бывал, тот вспомнит, конечно, этот строгий лаконизм и вместе с тем этот размах и торжественность, к которым, уж действительно, «ни прибавить, ни убавить») и помогают, настраивая на нужный лад, но и ко многому обязывают, практически в канун скорбной даты 22 июня.
Скажу о другом, и, пожалуй, не об общем, а о некоторых деталях (несколько лет, радостно отданные мною руководству двумя театральными студиями – не профессиональными, правда, а студенческими, – наградили меня раздражающей иногда других, а мне всё же полюбившейся привычкой не упускать из внимания детали, подчас даже привязываться, прицепляться к ним). Ещё одна моя привычка – всюду, где мне надо быть, приходить за два часа до начала. Не изменила я этой привычке и сегодня. Музей, конечно, ещё не был открыт для посетителей, зато – кроме ценной самой по себе возможности лишний раз прогуляться по Парку Победы – у меня появилась бесценная возможность захватить частично процесс подготовки к выступлению. Появление, одного за другим, оркестрантов, настройка инструментов, отладка звука (эх, ещё расстановку стульев не захватила ) – о, я просто люблю всё это... («Сумасшедшая», – решит кто-нибудь, по-своему не менее сумасшедший, по крайней мере – сумасшедше терпеливый, раз он всё ещё читает этот отзыв.) Так вот, люблю. Но ещё больше я люблю, грешным делом, наблюдать за актёрами, когда они готовятся к спектаклю. Сидят поодиночке в уголках. Перелистывают в миллионный раз свои чёрканные-перечёрканные экземпляры текста. И уже перед самым началом уходят каждый – хоть на десять минут, хоть на пять, хоть на минутку – куда-нибудь за кулисы (роль кулис может играть что угодно, по обстоятельствам и по характерам актёров), чтобы побыть немного одному, совсем одному и вернуться уже… будет ясно ведь, если скажу – не собой. Не вполне собой. Не только собой. Ну, не хочу я про всякие «сценические самочувствия», «вживания», «вхождения», «влезания в шкуру» – в конце концов, какая разница, как называть. Я люблю, когда так происходит. Люблю, когда это подготавливается предварительной внутренней работой; её можно было бы назвать «домашней», но совершается она не только дома и вообще на обязательно дома. Главное, что она совершается в душе актёра. И в физических действиях, естественно. И не в них одних. Но это – общее. И увидеть такую домашнюю работу актёра, разумеется, не всегда возможно и не всегда и не всем нужно. Ту же сравнительно маленькую часть большой подготовительной работы, о которой сказала чуть раньше, я сегодня увидела у Вячеслава Корниченко. И потом – больше часа беспрерывной работы в спектакле (мне почему-то удобнее называть эту литературно-музыкальную программу спектаклем).
Спектакль меня восхитил. Восхитило, что, ещё до первых слов, в походке, в жестах, в мимике, во всём была жизнь, была живая мысль, живое чувство, живая реакция на происходящее там, в музыке, и там, в ещё не зазвучавшей «книге про бойца». А когда и она зазвучала… Нет, я, конечно, понимаю, что актёров учат – а как же иначе? – разным интонациям, вообще владению голосом как инструментом, «воспитывают» (пользуясь выражением С. М. Волконского) их жесты и т. д. И, наверное, изначально у одних к этому есть склонность, у других – как ни бейся, склонность к чему угодно, только не к этому. Это всё понятно, и рассуждать об этом здесь в очередной раз – зачем? Просто признаюсь, что интонации Вячеслава Васильевича меня восхитили. Не с самых первых реплик почему-то, но точно – с тех, когда: «На войне одной минутки… // Не прожить наверняка // Без чего?». И настолько оно вопрошающе, настолько требовательно и одновременно как-то браво, это «Без чего?», что в следующую, разумеется, за ним паузу, так и тянет, забыв о какой-то там «четвёртой стене» между залом и сценой, взять и отозваться, подхватить: «Без правды…». Вообще, работа с паузами мне показалась потрясающей. И здесь, и на «Что ж ещё?.. И всё, пожалуй» в этом же монологе, и ещё, и ещё где-то, и особенно:
Если б ту слезу руками
Из России довелось
На немецкий этот камень
Донести, – прожгла б насквозь.
В том, что касается темпа, или, точнее, темпоритма (сама побаиваюсь этого слова, но тут, кажется, никуда от него не денешься), Корниченко, по-моему, виртуозен. И это тем более чувствуется, что не только поэма Твардовского разнообразна, богата в ритмическом отношении, но и жанр литературно-музыкальной композиции требует от всех участников максимальной чёткости, точности. Правда, произнесение строфы:
Тёркин – кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный, –
поначалу показалось мне несколько торопливым (особенно если вспомнить, как эволюционировал образ Тёркина, который в раннем варианте поэмы характеризуется, напротив, как «человек… необыкновенный», «богатырь, сажень в плечах» и т. п.). Но потом подумалось, что, возможно, так и надо, без нажима, без лишних остановок, иначе форма будет противоречить содержанию. Ещё один характерный штрих: взаимодействие актёра-чтеца с исполнителями музыки и песен удивляет не только органичностью, но и тактом. Не секрет, что многие драматические актёры поют, и поют хорошо. В последние годы это становится всё более привычным. Должно быть, мы бы не ошиблись, предположив, что и актёр, выступавший сегодня перед нами, не составляет исключения. Но как располагает к нему то, что сегодня он солировал лишь в качестве чтеца, а музыкантам подпевал беззвучно...
А диалоги? И отдельные внутритекстовые, когда, например, идёт речь о «малом сабантуе» – танковой атаке (здесь просто и чудно в своей простоте поставлен короткий обмен репликами между чтецом и голосами из хора), или Тёркин после переправы «докладывает» полковнику, или, чуть раньше, разговаривают о нём же «два бойца…в дозоре»… И непрерывный диалог со зрителями, эмоционально вовлекающий их в пространство за пресловутой «четвёртой стеной».
Очевидно, ни на минуту не утрачивает Корниченко эмоциональной связи как со зрителями и музыкантами ансамбля, так и со своим героем. Этой постоянной внутренней напряжённостью (в хорошем смысле) и были спровоцированы, вероятно, две незначительные оговорки. Об одной, по-моему, совсем не стоит говорить, вторая, в общем не искажая смысла, не нарушая тональности, показалась чуть более досадной только потому, что прячет в подтекст акцентированную у Твардовского антитезу «любовь – война» (по тексту: «Нет, товарищ, не забудь // На войне жестокой: // У войны короткий путь, // У любви – далёкий»; на сцене получилось: «У любви далёкий путь // У любви – далёкий»). Впрочем, тут «амортизацию» обеспечило ещё что-то такое удивительное, что делает Вячеслав Васильевич на повторах. Повторы, как известно, это ужас, потому что с ними всё время надо что-то придумывать: усиливать, ослаблять, смысл менять (вплоть до противоположного), в общем, что-то в них выискивать и что-то в их произнесение вкладывать. Вячеславу Васильевичу в «Тёркине», пропитанном повторами (и как всякий лирический текст (пусть, в данном случае, лиро-эпический), и как текст, ориентированный во многом на народную культуру), каждый раз удаётся найти это «что-то», и такое ощущение, что это каждый раз именно то, что необходимо вот в этой конкретной строфе, в этом стихе, в этом слове… Чего стоит одно памятное, наверное, всем, кто учил литературу в школе, и опять каждый раз пробирающее «Люди тёплые, живые // Шли на дно, на дно, на дно…». В этой связи интересно представить, как прозвучали бы в исполнении актёра, скажем, строки Окуджавы «Уходит взвод в туман, туман, туман, // А прошлое ясней, ясней, ясней» или другое произведение Твардовского – «Я знаю, никакой моей вины…». Однако если повторы текстовые удаются исполнителю блестяще, то – немногочисленные и непреднамеренные, может быть, – жестовые повторы (например, загибание пальцев, которым сопровождается перечисление разных видов огня («Под огнём косым, трёхслойным, // Под навесным и прямым») и ещё одна-две реплики в других монологах) создают иногда ощущение какой-то заштампованности, резко диссонирующее с общим впечатлением от работы актёра. Ещё, говоря о повторах (вот прицепилась-то!)), хочется отметить, что в одном случае их как будто не хватало. Имею в виду значимый для поэмы, в существенной мере цементирующий её мотив:
Бой идёт святой и правый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле, –
возникающий также с вариацией в первой строке: «Страшный бой идёт, кровавый…». В спектакле этот мотив прозвучал лишь однажды, в монологе по главе «Переправа».
Но, конечно, невозможно уместить в спектакль всю поэму. И, пожалуй, это тот случай, когда «лучше меньше – да лучше». Поэтому оправданными, закономерными, подлинно творческими представляются и отбор глав поэмы для воплощения на сцене, и сокращение глав, вошедших в композицию, и их взаимное перетекание, не всегда точно воспроизводящее структуру поэмы, но выглядящее уместным и изящным в спектакле.
Длится он немногим больше часа. Но бывают часы, с которыми потом сверяешься всю жизнь…

19 июня 2016 г.

Славка родился 22 октября 1978 г. Семья жила в с. Михайловка под Уссурийском. Окончил Уссурийское училище Культуры по классу танца.

Слава! Я очень обрадовалась, увидев Вашу страничку. Я помню Вас еще по Клубу кино в Уссурийске, на сцене которого Вы потрясающе исполняли индийские танцы. Недавно видела Вас в кино. Молодец! Так держать!

Верю в тебя!

Мы приглашаем Вас для съёмок в сериале.
89057770606. Вячеслав.

Мне посчастливилось однажды присутствовать на репетиции спектакля "Паяцы" Артура Зариковского в Центральном Доме Актера им. Яблочкиной. Вячеслав репетировал там главную роль. Должна сказать, это очень талантливый молодой человек.Интересный, заразительный, разноплановый. С тонкой душевной организацией. Рада, что наше время еще рождает таких актеров.

Талантливый актер и режиссер