27 апреля в театре имени Тургенева прошел бенефис народного артиста России Петра Воробьева. Поводом стали целых два юбилея: 70 лет со дня рождения актера и 40 лет его работы в академическом театре имени Тургенева. Накануне бенефиса Петр Сергеевич согласился побеседовать с корреспондентом «ОС».
О стойкости
Я родился в разгар войны, в 1942 году, в городе Свердловске. Времена были тяжелые. Семья у нас была многодетная. Голодали жутко… Но именно оттуда во мне настоящие уральские стойкость и упорство. И до сих пор оно сопровождает меня уже семь десятков лет.
О счастливом случае и предназначении
Как я стал актером, это история вообще забавная! Я учился на слесаря в ремесленном училище. Уже работал на заводе в Белоруссии (туда, на мамину родину, семья переехала после войны), получал неплохие по тем временам деньги, а по меркам актерских зарплат – вообще огромные. Раз в десять больше, чем в театре. Занимался в заводской самодеятельности и как раз играл Дормидонта в «Поздней любви». Как-то мы отправились на смотр художественной самодеятельности в Минск. Там меня заметили, пригласили на прослушивание. Так в 18 лет я впервые в жизни попал за кулисы. Худсовет, где меня прослушивали, проходил прямо перед спектаклем «Ревизор» – актеры на меня смотрели в полном гриме, в сюртуках, кринолинах, с бутафорскими носами. Я, честно говоря, даже не помню, как все это происходило – так переволновался. В конце сцены артисты мне зааплодировали, мне, простому рабочему. И я прямо там, на сцене, заплакал. Если бы я не попал в театр, не знаю, состоялась бы моя судьба, состоялась бы моя жизнь, и стал бы я личностью? Сколько мне театр дал! В 27 лет в театре Гомеля я сыграл Отелло, в 28 лет – Вершинина. Стоял за кулисами, смотрел, как работают великие, спрашивал у них, как делают то или это. Школы-то у меня не было… Правда, удалось стать вольнослушателем в театральном училище. Может, поэтому я постоянно учусь до сих пор, наблюдаю за молодыми, стараюсь существовать на сцене современно, постоянно работаю над речью – каждый день по 15 минут трачу на гекзаметр, скороговорки.
О Родине и силе
Орел стал моей третьей родиной – после Свердловска и Белоруссии. Первой ролью, после которой меня принял зритель, в театре им. Тургенева стал Левша в «Русском секрете». Орел – прекрасный город, я его очень люблю. Люблю гулять с собакой по Дворянскому гнезду. Хожу в бассейн на стадион Ленина, там же играю в теннис – так отдыхаю и набираюсь сил для работы.
О России и вибрациях
Россия вообще удивительная страна. Я был в Америке, играл там Несчастливцева, в университете Рузвельта перед огромным залом из одних афроамериканцев пел романсы Тургенева. Принимали потрясающе, но вот остаться там не захотелось. Ведь скучно там! У них разговоры почти во всех слоях общества – о деньгах, о кредитах, о том, кто купил машину. У нас говорят о том, кто что прочитал, кто что увидел, о фильмах и спектаклях. И потом, включаешь новости – а в России каждый день что-то происходит! Это ведь держит в тонусе! Смотришь и думаешь: «Как бы то или иное эмоциональное ощущение перенести на сцену, в роль, чтобы зритель завибрировал, смог задуматься?»
О театре и внутренней работе
Кино – это прекрасно, но все равно зритель чувствует, что действие происходит «где-то там, не со мной». В театр он идет за непосредственным контактом с живым человеком. Вот как мы с тобой сейчас разговариваем – глаза в глаза. С чем-то ты согласна, с чем-то не согласна, к чему-то равнодушна, но все равно – в тебе идет внутренняя работа. Так и со зрителем. Вот это самое главное, когда зритель начинает с тобой работать! И когда во время спектакля повисает тишина, иногда думаешь: «Боже мой! Неужели я заваливаю сцену?» Оказывается – нет, зритель просто внимательно-внимательно слушает. И потом, даже если он не аплодирует, ты чувствуешь, как благодарно дышит зал, ты выдыхаешь, а они вдыхают… Это так заряжает изнутри, это такой праздник! Идешь домой после спектакля счастливый, наполненный! Ради этого стоит жить.
О роли и людях
Есть роль, которую я еще хотел бы сыграть – короля Лира. Пришло время. Я еще в силе, чтобы с ней справиться, ведь там требуется колоссальная собранность и эмоциональная заряженность. А боль там такая, что… И это очень современная тема. Как часто сейчас бросают родителей, выгоняют из квартир, определяют в сумасшедшие дома. Когда мать живет в подъезде, а дочь проходит мимо… Это что? Что за уродство? Меня это так поражает! Что происходит с людьми? Испохабились люди, «испаскудился народец», если говорить лесковскими словами. К чему такое равнодушие? Человеку плохо – проходят мимо. Нет сопереживания. А для меня это самое главное – чтобы было сопереживание. Приходилось и помогать упавшим на улице людям и подбирать брошенных собак, а люди проходили и проходили мимо… Отговариваются, что жизнь тяжелая. Да с чего хоть тяжелая?! Не все ведь в жизни измеряется деньгами! Мы, актеры, получаем мизерную зарплату, но ведь не жалуемся. Творчество – наш хлеб, наш воздух. Что ныть-то? Надо жить, что-то делать, действовать! Жизнь ведь так интересна. Мне 70 лет, я каждое утро просыпаюсь и говорю: «Господи, спасибо, что ты дал мне возможность проснуться».
О возрасте и любви
Если честно, чувствую себя лет на 35… Да у меня и жена молодая! И не последняя, а третья… (смеется) Я уж такой: если влюбился, то как честный человек должен жениться. Но если и разлюбил, то тоже всё сразу. Меня это грызет, мучает, я спать не могу. Не могу жить и творить без состояния влюбленности! В нынешнюю жену 26 лет уже влюблен… Хотя жить со мной – это, конечно, иногда ад. Когда работаю над ролью, может доходить и до истерик…
О репетиционных усах
Шпак (персонаж премьерного спектакля театра имени Тургенева «Шельменко-денщик» в исполнении Петра Воробьева. — Прим. ред.), он непосредственный, как ребенок. Он верит в самые главные вещи – в честь семьи. Что у нас в чести сейчас? У кого много денег, тому и честь. А Шпак, он личность, он дерется за честь фамилии. Ему, может, и дочка не столько дорога, как это. Правда, не сказал бы, чтобы эта роль мне легко далась. Надо было найти пластику. Она у меня пошла, когда я репетиционные усы надел. Мне все советовали сначала такие украинские, свисающие усы. Я был категорически против – эти усы тянут на тяжесть, угрюмость, философский взгляд, такой Тарас Бульба. Нет! Ведь Шпак, он озорной, усы у него торчком, он их подкручивает. Вот так, с усов, начинал рождаться образ. А к 15 мая я побреюсь наголо и сделаю себе украинский оселедец для полноты образа – приходите, вы обалдеете!
Елена Маслова
10 комментариев
обсуждение >>