Пародия, канувшая в лету: как «Самый лучший фильм» пытался переосмыслить «нулевые»

Десятая рота, Ленин-вампир и фаллоимитаторы Тимы Милана спустя 10 лет после завершения трилогии

На этой неделе, 20 января, исполнилось 10 лет, как в российский прокат вышел «Самый лучший фильм 3-ДЭ», завершающая часть одиозной трилогии от резидентов «Comedy Club», чьё творчество считается если не вехой, то новым витком российской комедии — той, о которой нелестно отзываются критики и ветераны жанра, но которая на протяжении 15 лет пользуется неизменным успехом у простых зрителей. Несмотря на феноменальные сборы (30 миллионов долларов при бюджете в 5), о народной любви к самóй серии пародий говорить не приходится. Рейтинги всех частей на киносайтах не поднимаются и вряд ли поднимались выше трёх баллов, с каждым новым фильмом становилось всё сложнее отбить затраты на производство. И даже разбирать кино на цитаты, в отличие от культовой «Наша Russia. Яйца судьбы» (тоже не жалуемой интернет-пользователями, но коммерчески успешной и ушедшей в народ), как показало время, зрители не планируют.

Забвения «Самый лучший фильм», впрочем, не заслуживает. Трилогия Харламова-Гаспаряна — первая большая попытка поиронизировать на тему смены поколений, и интересна она прежде всего как главный комедийный слепок эпохи. Эпохи одновременно наступившей (перспективных нулевых) и эпохи нафантазированных десятых, прерванной кризисами. Рассказываем, как революционная идея обернулась, возможно, самым странным экспериментом российской жанровой индустрии и зачем «Самый лучший фильм» старался научить отечественное кино смеяться над собой.


Кривое зеркало

Пародия как жанр сложнее, чем кажется. Причина, по которой пародийные произведения пользуются популярностью, восходит аж к древнегреческой культуре. Родовые отношения сменялись государственными, и людям потребовался инструмент для осмысления новых и преодоления старых норм. «Война мышей и лягушек» — эталон античной комедии, высмеивающий эпический стиль Гомера — доводил до абсурда эстетику «Илиады» и «Одиссеи»: главными героями сюжета о грандиозной бойне, сравнимой с Троянской, становятся животные, а функцию ретардации (замедления действия, подробных лирических отступлений) выполняют уже не сцены подготовки ахейцев к сражению, а эпизоды, где грызуны снаряжаются стручками бобов и скорлупой вместо шлемов. Старая пафосность сменилась ехидной насмешкой — так зародилась литературная пародия.

Причём жанр не подразумевал негативного отношения к объекту высмеивания. Взгляд на произведения, попавшие под прицел сатирика, чаще находится на границе между едко-ироничным и пиетическим, полным уважения. Пародистам важно обозначить наступление новых времён, но полное отрицание канонов — фокус, который не смогли провернуть даже модернисты. Проще говоря, хорошая пародия рождается не из одного лишь едкого гримасничанья над всем старым и изжившим себя, а ещё и в конгениальности двух произведений. «Война мышей и лягушек» или «Облака» Аристофана (или, в случае фильмов, «Не грози южному централу...») стали важными представителями жанра, потому что в точности подмечали стили и детали оригиналов, одновременно подражая классике и деконструируя ее.



В России феномен кинопародии шёл похожим путём и, что важнее, тоже образовался на рубеже времён: с конца 90-х по 10-е. «ДМБ», «Восемь с половиной долларов» или «Особенности национальной охоты» — картины, не чурающиеся элементов жанра, но от него по-прежнему далёкие. Флагманом же отечественной пародии суждено было стать «Самому лучшему фильму», чуть ли не первой комедии, построенной на цитировании российских кинохитов. Если Качанов или Рогожкин иронично осмысляли нашу действительность в её бытовых проявлениях (армия, охота, рыбалка), проект Харламова и Гаспаряна метил во всю разношёрстную поп-культуру страны, не в жизнь и даже не в представления о ней, а в её подражание.

«Comedy Club», напрямую связанный с американской комедией, из которой резиденты переняли множество фишек, вторит скорее традициям братьев Цукер («Аэроплан», «Голый пистолет»), а потому не ставит перед собой задачу поразмышлять на тему смены эпох и сводит все части «Самого лучшего фильма» к обыкновенной абсурдизации знакомых историй. Но тут важно другое: «Comedy Club» как таковой, как феномен телевидения и культуры, — сам по себе рефлексия о новых рамках (прежде всего — юмора), о вызове, о противопоставлении «тогда» и «сейчас». Их грубая манера подталкивала если не к диалогу, то к едкому монологу о том, как не хватает в России провокации и пошлости, шуток ниже пояса и плевков в сторону общественной морали. И в этом смысле трилогия «Самого лучшего фильма» становится если не манифестом резидентов, то наиболее цельным их высказыванием. Его осознанность — дело десятое, ведь, как известно, процесс творения кино не ограничивается одной лишь съёмочной площадкой и авторским замыслом.



«Г*вно должно говорить громче»

Но вернёмся к самой франшизе. После выхода «Самого лучшего фильма» всем причастным к созданию как первой, так и второй картины пришлось извиняться и обещать зрителям, что они исправят все ошибки в сиквеле (спойлер — не вышло). Негативные рецензии и низкие оценки на агрегаторах, однако, резко диссонируют с феноменальными для того времени сборами: бюджет — 4.5 миллионов, бокс-офис — 30. Ни сиквел «Любови-моркови», чья премьера пришлась к Новому году, ни «Гитлер капут!» тогда таких результатов не добились. Во многом дело ещё и в расцвете «Comedy Club», ведь именно к 2008 году передача и её резиденты достигли пика популярности, а значит, могли затянуть аудиторию в кинозалы одним лишь известным брендом.

«Самый лучший фильм», как и «Очень страшное кино», пытается выстроить магистральный сюжет за счёт бесконечного вкрапления интертекста: отсылок к популярным в 00-е фильмам и сериалам — от «Ночного дозора» до «Бригады», от новой трилогии «Звёздных войн» до «9 роты». Причём обращения к западным картинам («Матрица», «Хэллоуин») у резидентов получаются наиболее бесхребетными — повиснувшими среди отечественной действительности, в которой лишь немногие из этих фильмов нашли своё место. А если и нашли, сохранились до нулевых, то в виде каких-то обрывков-эпизодов, сцен вроде Нео, уклоняющегося от пуль, и драк на световых мечах («Звёздные войны») — что едва ли сравнимо с влиянием этих же картин на Западе. Впрочем, за это создатели тоже раскаивались, утверждая, что во втором фильме будет больше пародий на российское кино и вообще, как говорится, эксперимент, очевидно, неудачный.


С другой стороны, если уж мы говорим о России, эти отсылки имеют право на жизнь: да, джедаи и Вачовски в контексте здешнего сюжета скорее напоминают неудачные ремарки в и без того стыдном анекдоте, но очень точно характеризуют фрагментированное сознание как самого Вадика (персонажа Харламова, в разговоре с секретарём Бога отрицающего, что его биография состоит из фильмов, которых он когда-то насмотрелся), так и отечественной поп-культуры: из «9 роты» прямиком в «Бумер» и «Бригаду», оттуда — в «Даже не думай», а затем, что символично, сложный путь до врат Рая, в который успел затесаться как «Брюс всемогущий», так и «Дальнобойщики». Словом, абсолютная эклектика.

Интертекстуальность «Самого лучшего фильма» заключается в высмеивании основополагающего кино 00-х, граничащим с пиететом (здесь редко встретишь иронию по отношению к оригинальным лентам и их странностям — этот приём Харламов с Гаспаряном «прощупают» только ко второй части) и попыткой put on a happy (хотя скорее funny) face на отечественную культуру 00-х, которая тем и привлекательна, что неосознанно наивна. Грубо говоря, нет цели посмеяться над продакшеном «Дозоров» или незамысловатостью «Бумера», зато есть другая, более свойственная «Comedy» — извратить все простецкие каноны до идиотичности, до постмодернистской игры, если угодно, пастиша, где главной целью становятся переодевания как героев, так и историй, внедрение сюжетов в другой контекст, заставляющий их выглядеть глупо по причине одного лишь сгущения красок. Вот Вадик и его друзья идут на «стрелку», одевшись не по погоде, вот герой дерётся с Тимой Миланом на фаллоиммитаторах, как на световых мечах, а вот друзья встречают на рынке курящего Чебурашку (!).

Устоявшуюся серьёзность нулевых «Самый лучший фильм» извращает, вынуждает обратиться в фарс. События с 9-й ротой — шутка, болезненные 90-е висят в шкафу, укутавшись в нафталиновую кожанку, а триумфатор-Билан оказывается извращенцем Миланом. Большое кино 00-х, по Харламову и Гаспаряну, не так уж и плохо, чтобы высмеивать его отдельные части — ему просто отчаянно не хватает самоиронии. И в этом смысле их первая попытка исправления серьёзной мины нашей поп-культуры даже революционна. По крайней мере в рамках кинопародии, которая раньше, скажем прямо, была нечастым гостем больших экранов.



«Я — алкоголик из Москвы!»

Пришла пора работы над ошибками. «Самый лучший фильм 2», если верить тогдашним заявлениям авторов, должен был реабилитировать комиков, вернуть расположение зрителей и изящнее высмеять отечественный кинопром. Удалось, впрочем, только последнее. Вторая часть «добирает» хиты российского проката, пропущенные оригинальной лентой, но работает с ними немного иначе. Теперь главная претензия к нашей индустрии заключена не в одной лишь наивности. Хотя, конечно, хватает и её. Например, магистральный сюжет о четырёх друзьях из «ЖАRЫ», доведённый до абсурда, завершается реверансом в сторону ленты Гигинеишвили: там тоже слащавый финал заканчивался эдакой одой дружбе, которая сама по себе становилась решением всех проблем. В «Самом лучшем фильме 2», правда, эта мораль выглядит ещё глупее, ведь чтобы помочь Мажору, протагонисты отправляются в прошлое и крадут корону у бородатой Екатерины II.

Подход всё тот же: несколько отечественных хитов компонуются в выборочном порядке и сшиваются в один абсурдный сюжет. Просто вместо осмысления эпохальных тем в российском кинематографе (90-е, война, смерть) — попытка бросить камни в огород конкретных фильмов. В случае бекмамбетовской «Иронии судьбы» — за продакт-плейсмент и издевательство над каноном (кстати, это лучшая пародия во всей серии, потому что именно здесь удалось совместить подражание и деконструкцию). В случае всё той же «ЖАRЫ» — за искусственный флер комедии о друзьях и, разумеется, образ Тимати, воплощающий неуместную адаптацию западных канонов. Сюда же отнесём и пародию на телевизионные шоу: от фантасмагоричного «Малахов крест» (он же — «Малахов плюс») до «Короля ринга». Продолжение «Самого лучшего фильма», в отличие от первой части, лишь добродушно посмеивающейся над наивностью поп-культуры, начинает по-настоящему критиковать российское кино за ремейкизацию, продакт-плейсмент и глупые заимствования. Требования конкретнее, но юмор, к сожалению, проще и пристойнее — сиквел, вступающий в настолько острые противоречия с мастодонтами российского кино, говорит на языке слэпстика из «Кривого зеркала». И в этом, пожалуй, главная его проблема.



Перемотка

Как и полагается всякой фундаментальной серии, «Самый лучший фильм» завершился на триквеле. Правда, уйти красиво не удалось: третья часть хотя и была принята зрителями немного позитивнее, споткнулась о парадокс любого продолжения. Идеи развиты, концепты раскрыты, и остаётся лишь повторять себя. Если сиквел избежал этой проблемы экстенсивным, количественным путём (больше пародий, больше разговоров о проблемах российского кино), то последний эпизод с ней разобраться так и не смог.

Прямо перед финальным «Самым лучшим фильмом» эпоха начинает стремительно меняться. Эра интернета приносит новых лидеров мнений, прекрасно иронизирующих над новым кино и без больших бюджетов (ранний BadComedian, например), а сам по себе жанр после тиражирования («Гитлер, капут!», «Ржевский против Наполеона», «Очень русский детектив») становится всё неактуальнее. Даже в 2011 году удивить зрителя скетчами про «Утомлённые солнцем», где солдат просил показать ему «сиськи», или про «Тараса Бульбу» и пишущих письмо казаков, было, скажем прямо, трудно — что уж говорить про нынешнее время, из которого пародии триквела выглядят вдвойне безыдейно. Были, конечно, попытки поиронизировать над неуместным отечественным 3D (периодически в камеру летят всякие предметы) и пиратством, но ничем осмысленным они не обернулись.

Режиссёр-неудачник Макс Утёсов и его друг закончили свою сагу (равно как и всю серию фильмов) по-настоящему немыслимым финалом: на голосовании за лучшую российскую ленту, куда герои привезли переснятые фрагменты (оригиналы были по случайности взорваны), побеждает кино протагониста — лютый треш про Ленина-вампира, пьющего кровь товарищей. Вот уж поистине несбыточный хэппи-энд в мире нагрянувших крупнобюджетных проектов. Макс и Саня — персонажи какого-то далёкого счастливого прошлого, DIY-искусства и парадоксальных 00-х, нетронутых кризисом. В «Самом лучшем фильме 3-ДЭ» они свою войну, может, и выиграют, но, как и всякие герои времени, должны повесить бутсы на гвоздь и уйти в небытие. Такова судьба любого, кто оказался перед лицом суровых 10-х.



Закат российской пародии

И тут важно заметить, что в конце нулевых, кроме «Самого лучшего фильма» и уже упомянутого «Гитлер, капут!», выходило немало пародий: «Большая разница», «Очень русский детектив», «Мультличности». Словом, это лишь подтверждает общенациональное предвкушение чего-то нового, нужду в современных формах и отказ от форм старых путем осмеяния, десакрализации или, если угодно, безобидной дискредитации. Это требование висело в воздухе, но осуществиться ему было не суждено. После выхода первого «Лучшего фильма» нагрянул экономический кризис, через несколько лет — ещё один, и несбыточной мечте об экспериментах (по крайней мере на время) был уготован долгий ящик. Трансформировать мейнстримную культуру в рамках экономического коллапса — идея сомнительная. Необходимо вернуть зрителей в кинотеатры, а чтобы это сделать, нужен рабочий шаблон. Например, старый — прямиком из 00-х, который начал безотказно приносить деньги. Наивность, а также прочие грехи, осмеянные резидентами «Comedy», остались как издержки эпохи и индустрии, а вот те, кто их так долго подвергал нападкам в лице «Самого лучшего фильма», исчезли. От этих проблем жанровое кино (в основном комедии) страдает и по сей день.

«Самый лучший фильм» говорил о российской культуре как о явлении, которое найдёт опору не только в лице рафинированного мейнстрима, советских традиций и заимствований у западной индустрии. Его грубый сортирный юмор, думается, не был провокацией ради одной лишь провокации — он работал как повод для диалога о проблемах российского искусства. Правда, говорить о них после экономических потрясений не было никакого смысла. Перечень болячек, нарисованный авторами «Comedy Club Production», так и остался без внимания. Эпоха не наступила (а если это и случилось, то прямиком перед коронавирусом, который оборвал все начинания) — она промчалась мимо нас, а мы, сами того не заметив, застряли в бесконечных 00-х — временной петле, где с каждым днём всё слабее верится в какие угодно изменения. Российской пародии нечего осмыслять, ведь нет никакого обозримого будущего, где могла бы понадобиться её невидимая ироническая рука. Когда-нибудь она, впрочем, покажется на радарах, но едва ли это уже будет заслугой авторов из «Comedy Club», ставших частью такого же заскорузлого ландшафта отечественной поп-культуры.