«Призрачная нить»: Я уеду шить в Лондон

Дэниэл Дэй-Льюис сыграл прощальную роль в эстетской драме про творчество и общение


1950-е, Лондон. Кутюрье Рейнольдс Вудкок (Дэниэл Дэй-Льюис) живет с сестрой Сирил (Лесли Мэнвилл) и незапоминающейся временной возлюбленной (и/о музы) в двухэтажном особняке-ателье, где он ест, спит и работает (особенно работает). За новыми нарядами к перфекционисту и затворнику Вудкоку спешит вся лондонская знать: наряд на свадьбу, платье, чтобы лучше выглядеть, - он способен сотворить изделие, которое подарит хозяйке то качество, какого ей не хватает для особого случая. Сквознячок жизни в эту башню из слоновой кости запускает незаметная молодая женщина Альма (Вики Крипс), в которую неприступный Вудкок влюбляется с первого взгляда на бельгийском пляжу - в аккуратной, но не самой изысканной столовой. Для начала исполняется её мечта: сменить наряд недорогой официантки на аккуратное платье музы гения. Затем ей предстоит одарить деспотичного возлюбленного, способного раздражиться до полной неработоспособности из-за резких звуков за завтраком, ответным презентом. Когда модельер впадает в творческий кризис - то ли из-за первой настоящей любви, то ли по внутреннему расписанию, то ли из-за перемены вектора моды - именно у Альмы обнаруживается противоядие. Точнее - необходимый яд.

«Призрачная нить» - восьмой фильм Пола Томаса Андерсона, и первый - снятый за пределами США, чью историю и архетипы режиссер с упоением и перфикционизмом исследовал прежде. Перенести сюжет про гениального затворника, списанного частично с испанского модельера Кристобаля Баленсиаги, пришлось не по художественным, а по финансовым причинам, но перемена декораций оказалась к месту. Чопорный Лондон, гораздо тяжелее перенесший войну Старый Свет, сформированный веками европейской культуры образ талантливого человека - этих дежурных штрихов оказывается достаточно для формирования задника истории, пожалуй, универсальной. На подступах к пятидесяти и на восьмом фильме Андерсон созрел для высказывания о творчестве, его химерах, демонах и подводных камнях. Впрочем, было бы неправильно сводить эту скромную - на фоне «Магнолии», «Нефти», «Мастера» и даже «Врожденного порока» - драму только к эссе о профессии.


Ключевое обаяние «Призрачной нити» - в элегантном бесстыдстве. Достаточно сказать, что первые полтора часа напоминают подол платья, который несут впереди его обладательницы. Монотонный поток будней, избыточная музыка Джонни Гринвуда, обычно нагоняющего неслабый экзистенциальный саспенс, навязчивые изящество, симметрия и хороший вкус. Наконец, блестящая последняя роль Дэниэла Дэй-Льюиса, который решил, что после роли Вудкока, займётся производством обуви, а не коллекционированием «Оскаров». Да и Вики Крипс из Люксембурга с англичанкой Лесли Мэнвилл от него не отстают.

Если отвлечься от ткани и посмотреть на эскиз, легко рассмотреть какие-то дежурные для размышлений о творчестве виньетки. Жертвенная муза с сюрпризом и слегка аутичный демиург, общающийся с миров вокруг невербально - через платья. Эхо войны, выражающееся в постоянном голоде и ненасытности в труде Вудкока. Способные оценить лишь обертку богатые плебеи, недостойные и лоскута этого полета мысли. Одежда как инструмент самовыражения. Высокое и низкое, инь и ян, садизм и мазохизм, мужское и женское. Всё это переплетается и попадается на глаза лишь в ту секунду, когда картина, вращаясь, словно модница, подставляет правильный бочок-сценку.


Возможно, Пол Томас Андерсон действительно выступает с «Призрачной нитью» как с презентацией себя как большого автора в мире, где искусство всё чаще поставлено на поток, где хочется, чтобы недалекий зритель развидел твой труд и больше к нему не прикасался. Но если этот интеллектуальный или культурный фашизм в духе позднего Джармуша, объявившего войну обывателям в «Выживут только любовники», и проступает, то Андерсон его достаточно остроумно уравновешивает. Как Вудкок зашивает в каждый наряд маленький секрет - вроде локона матери, - так и Андерсон встраивает эту мантру на правах оберега от суеверного страха растерять тех, кто способен оценить покрой, ткань и четкость линий.

Спасительная самоирония начинает расцветать в последний час. Андерсон сбивает позолоту небожителя с Рейнольдса, Альма сбрасывает овечью шкуру, а замкнувшаяся на себе высокая мода Вудкока (а вместе с ней и высокое искусство) начинают проигрывать по очкам более предприимчивым конкурентам. «Призрачная нить» не просто пересказывает «Степного волка» Гессе, демонстрируя, сколь плодотворен ноубрау-союз противоположностей - будь то искусство, любовь или социум. Взаимозависимость фигур разного масштаба режиссер изучал и в последних картинах - прочные и порочные контакты личности и демона алчности («Нефть»), слуги и гуру («Мастер»), детектива и хаоса («Врожденный порок»). В «Нити» же он на пальцах объясняет, почему закрытая и очень элитарная структура оказывается обречена на самопереваривание, а в самой цельной и эстетской фигуре обнаруживает слабость или червоточину (если не сказать больше). В конце концов, граница между всеми противоположностями, ролями, статусами и нишами - всего лишь призрачная нить. Результат общественной договоренности. По-настоящему - есть только миг между озарением и приступом тошноты. Всё остальное можно менять местами. Или модно.

«Призрачная нить» в прокате с 10 февраля.