Кино-Театр.Ру
МЕНЮ
Кино-Театр.Ру
Кино-Театр.Ру

Рецензии на спектакли >>

«Влюбленный майор»

"Три сестры" - третий спектакль, появившийся в Международной Чеховской лаборатории вслед за "Вишневым садом" и "Дядей Ваней". А потому можно уже говорить об определенном художественном стиле этого сообщества единомышленников, с завидным энтузиазмом осваивающих не самые удобные сценические площадки. Само название творческого объединения точно отражает суть работы режиссера Виктора Гульченко и актеров московских театров, выработавших собственный подход к драматургии Чехова. В ходе "лабораторных опытов", проводимых с чеховскими пьесами, создатели спектаклей стремятся открыть новый смысл знакомых слов, не "покалечив" при этом автора, и так сильно пострадавшего от "шоковой терапии", с азартом применяемой особо рьяными экспериментаторами.
В основе всех постановок Чеховской лаборатории лежит подробное, отчасти литературоведческое исследование текста. В отличие от тех, для кого слово автора является только помехой в создании собственного эффектного зрелища, в "лаборатории" размышляют над написанным и в своих фантазиях и догадках отталкиваются от того, что заложено в самом тексте. Отсюда и переходящие на игровую площадку приемы "медленного чтения": преобладание смысла над формой, акцентирование значимых фраз, подчеркнутая неспешность действия. Правда, в "Трех сестрах" актеры, похоже, излишне увлеклись замедленностью сценического ритма, забыв о реальном времени, и, когда стрелка часов неумолимо начала приближаться к одиннадцати, тягучая долгота пауз уже стала казаться утомительной. Между тем, как и в других постановках "лаборатории", в новом спектакле главным двигателем сценического действия остался поиск неожиданных внутренних мотивировок, определяющих поступки героев. Так, одна короткая реплика, особо возбудившая режиссерскую фантазию, определила центральную тему постановки, которая вполне могла бы иметь второе название - "Влюбленный майор".
В многочисленных сценических версиях пьесы из трех чеховских сестер на первый план обычно выходят Маша и Ирина. Ольга же чаще всего оказывается неким "эпизодическим лицом", остающимся в тени чужих страданий и страстей. В спектакле "лаборатории" ей дается право не только на абстрактные мечты, но и на вполне конкретные переживания в настоящем, и на горестно-счастливые воспоминания о прошлом. "Помнишь, Оля, у нас говорили: "влюбленный майор", - произносит Маша (Анастасия Сафронова). И тут же по взглядам, которые бросают друг на друга Вершинин (Сергей Терещук) и Ольга (Алла Мурина), становится совершенно ясно, кто был предметом страсти молодого военного. Отсюда позднее возникнет и ревнивое соперничество между сестрами, и чувство вины перед обеими у Вершинина, и звучащая по-итальянски песня "Влюбленный солдат", заменившая "Ах, вы сени, мои сени".
Итальянский язык вообще полностью замещает в спектакле французский, на котором так старательно пытается изъясняться Наташа (Анастасия Зыкова), жаждущая сравняться с сестрами и продемонстрировать свое "утонченное" воспитание. Оттолкнувшись от фразы "А Ирина говорит еще и по-итальянски", режиссер как бы расширяет ее значение, предложив свою версию, которая может показаться слишком неожиданной и спорной. На итальянском в спектакле заговорила не только Наташа, но и Ольга, успокаивающая бьющуюся в истерике Ирину (Ксения Ильясова), вдруг перешла с русского на итальянский. И даже глухой Ферапонт (Михаил Кутейников), не слышащий русских фраз, прекрасно понимает сказанное по-итальянски. Более того, в финале он запоет ту же итальянскую песню, которую подтянет и Анфиса (Татьяна Смирнова), мало похожая на восьмидесятилетнюю старуху. Этим двоим в спектакле тоже подарено прошлое - возможно, еще одна романтическая история "влюбленного солдата" и молодой няни, случившаяся где-нибудь на берегу Адриатического моря.
Прошлое героев интересует создателей спектакля едва ли не больше, чем их настоящее и будущее. Да и сами персонажи произносят слова о грядущем всеобщем благе какой-то холодной скороговоркой, как будто уже осознают полную бессмысленность этих мечтаний о "прекрасной" жизни через сто - двести лет. Глобальные вопросы на сей раз уходят на второй план, и на сцене возникает семейная история конкретных людей, чьи мысли заняты тем, что происходит и происходило именно с ними. Личное, глубоко скрытое выходит на первый план. И переживания "влюбленных солдат" оказываются гораздо важнее проблем абстрактного человечества. Соперничество трогательно-открытого Тузенбаха (Олег Дуленин) и комплексующего, замкнутого Соленого (Александр Новик); стоическая терпимость Кулыгина (Максим Громов), полностью заслонившая ревность; разочарование в семейной жизни, окончательно уничтожившее Андрея (Леонид Краснов), отеческие чувства Чебутыкина (Владимир Красовский) к Ирине - именно простые человеческие эмоции определяют поведение героев, а не их философские рассуждения. Губернская жизнь заглушила высокие помыслы этих людей, а личное счастье обмануло или превратилось лишь в воспоминание.
Мечты о Москве тоже становятся чем-то заведомо отвлеченным. Вначале Ирина читает включенные в ткань спектакля стихи Евдокии Ростопчиной, удивительно перекликающиеся с отчаянным призывом "В Москву! В Москву!". Позднее они становятся романсом (композитор Николай Орловский) и воспринимаются уже как некий художественный образ, все больше и больше удаляющийся от реальности. Отдельные ремарки, касающиеся музыкальных отсылок, в спектакле как бы дополнительно расшифрованы. Так, "Молитва девы" перекликается с темой бездетности трех сестер. Дети в этом доме есть только у Наташи, которая вкрадчиво-елейным голоском беспрестанно лепечет о них сестрам, навязывая всем вокруг свои материнские требования. Да и сами сестры в финале вдруг бросаются к заоравшей в коляске Софочке, произнося слова о грядущем забвении и надежде на доброе слово потомков не под аккомпанемент "весело играющей" музыки, а под этот пронзительный крик. Будущее как бы обретает реальные черты. Бобик и Софочка уж наверняка не только забудут лица и голоса своих предков, но и об их страданиях вряд ли вспомнят. Потомки Наташи и Протопопова вырубят под корень "никчемных интеллигентов", не оставивших наследников. Так что ответ на вопрос "если бы знать?" в этом спектакле уже дан.
Марина Гаевская
Впервые опубликовано в газете "Культура", № 31, 9 - 15 августа 2007г.


«Ой, вита!»

В помещении «Театрального особняка», что неподалеку от метро «Римская», руководитель Международной Чеховской лаборатории Виктор Гульченко поставил «Три сестры» (после «Вишневого сада», «Дяди Вани» и весьма свободных вариаций по мотивам «Чайки»).
В спектакле заняты актеры разных театров столицы, давно участвующие в экспериментах этой творческой структуры и уже ставшие некой подвижно-постоянной ее труппой.
«Катакомбные» условия крохотного подвального зала с глухими черными стенами сами по себе создают драматическое напряжение вокруг любого сценического сюжета. В случае «Трех сестер», где многое определяется жизнью то ли не на своем месте, то ли в ссылке и невоплотимостью мечты о возвращении в Москву, ощущение давления тем более усиливается.
На черных стенах висят белые пустые рамы, они же окна «на пожар» (тогда рама дает алый отсвет). Именинный стол стоит в полумраке, глубоко внутри площадки, а слева – композиция из хрупких белых ширм – видимость других комнат или, в четвертом акте, самого дома, куда сестры уже не ходят (художник Лилия Баишева).
Состояние тревоги здесь изначально и неизбывно.
Ольга (Алла Мурина) свой монолог про события прошлого года (отец умер в день именин, народу за гробом шло мало) произносит с интонацией упрека, прочувствованного и обоснованного.
Статная, красивая, полная сил женщина, она явно ждет каких-то перемен, существенных для ее женской жизни. Кажется, Ольга уже знает про появление в городе Вершинина, с которым в молодости были вполне серьезные отношения. Визит подполковника на именины Ирины, его старательные попытки узнать сестер, сохраняя тактичность, тоже вселяют подозрения, что Вершинин (Сергей Терещук) для Прозоровых человек не новый (воспоминания про «влюбленного майора» всех одинаково смущают).
Его философствование не выходит за рамки светских бесед, хотя и окрашено лирической, чуть вялой интонацией. А роман с Машей (Анастасия Софронова) развивается как нежданное предательство несбывшегося прошлого. В их отношениях нет красоты, зато есть бесплодно упрямая попытка настоять на своем, действуя вопреки…
Сама Маша, молодая, но угрюмая жена учителя гимназии, спряталась за фальшивые очки и нарочито сурова к окружающим, а мужа стыдится и не ценит. Хотя Кулыгин (Максим Громов), при всей своей гротесковости и якобы малой привлекательности, человек мягкий и тактичный. Она поймет это значительно позже…
Ирина (Ксения Ильясова) здесь существо вдохновенное, во всяком случае, до поры старающееся не предавать взаимной мечты сестер о возвращении в столицу. На именинах она читает стихи Евдокии Ростопчиной «В Москву!», известные с 1840-го года и, вполне возможно, как-то отразившиеся в подсознании Чехова (они становятся и романсом на музыку Н.Орловского).
«Молитва девы» Теклы Бадаржевской отдана Наташе – сначала невесте, потом жене Андрея – героине, решенной наиболее радикально.
Молодая актриса Анастасия Зыкова не играет лишь банальное «внедрение» пошлости на территорию интеллигентных сестер. Наташа неожиданно умна, в ней есть какая-то терпкая сила, вкрадчивая пластичность, а еще явное стремление быть понятой и – своей, что особенно оскорбляет сестер.
Наташа, однако, мало озабочена контактами с Машей или Ольгой – ей нужна Ирина, которую она почти сразу «назначает» своей сообщницей, чувствуя ее растерянность и давя на эту «клавишу». А та, как сомнамбула, не способна сопротивляться натиску ее органически наглой и столь же здоровой натуры. В своем старании соответствовать светским установлениям, Наташа порой переживает даже какие-то драматические моменты («молчать, молчать, молчать», – тихо лепечет она, когда понимает, что все-таки остается одна, что ее, как ни странно, вовсе не радует).
Влияние Наташи на Андрея более проблематично.
Леонид Краснов тоже играет Андрея упрямцем: его герой женится явно вопреки надоевшей, стыдной и бесплодной опеке сестер, быстро становится заядлым игроком и легко погружается в себя, объясняя этого «себя» почти бекетовскими монологами, обращенными к бывалому и лукавому сторожу земской управы Ферапонту (Михаил Кутейников), который то ли плохо слышит, то ли прикидывается…
«Культурный фон» сюжета обеспечивает еще и знаменитая неаполитанская песня «Влюбленный солдат» Э.Каннио и А.Калифано – отзвук истории про влюбленного майора. Ее в финале, весело глядя друг на друга через головы сестер, поют Ферапонт и нянька Анфиса (Татьяна Смирнова), выстоявшие в борьбе за возможность остаться и в новой жизни, какая бы она ни была…
Но до трагикомического финала драмы, когда растерянные сестры будут лепетать знаменитое «Если бы знать», равное шекспировскому «Быть или не быть», склоняясь… над коляской с очередным Бобиком, родившимся у Наташи то ли от Андрея, то ли от Протопопова, еще много чего произойдет…
Милый, улыбчивый, беззлобный Тузенбах (Олег Дуленин) уйдет в отставку с военной службы, чтобы быть убитым на дуэли. Ирина, ему, живому, сознавшись, что любви нет, его, убитого, – полюбит. А еще раньше обнаружит в закомплексованном, но прямодушном Соленом (Александр Новик) тонкую натуру, и это напугает ее больше всего.
А еще будет ночь пожара, когда внезапно обострится желание каждого героя исповедаться. И окажется, что пьеса, по сути, ни что иное как цепь напрасных исповедей.
И станет очевидно, что испытания судьбы выдержали одни старики, живущие в сюжете по инерции: Ферапонт, Анфиса, и Чебутыкин.
Полкового врача Владимир Красовский сыграл удивительно тонко и глубоко.
Живая ирония и остроумие Ивана Романовича, его драма одиночества, неизбежный «медицинский» цинизм, наконец,-- все пронизано лирической энергией много пережившего и перечувствовавшего человека, в судьбе которого была, вряд ли безответная, любовь, а осталась добровольная забота о трех сестрах, к которым он , уже по-стариковски, привязан, в чем все-таки не хочет признаваться до конца. Может быть, поэтому свою – самую напрасную – исповедь про то, что мы не существуем, а нам это только кажется, пьяный доктор «доверяет» безропотному Кулыгину, насильно усадив его перед собою.
А еще будет прощание Вершинина и Маши, которое окажется страшнее и напраснее всякой исповеди, потому что Вершинин, стоя к Маше спиной, прощаться будет с Ольгой. А Маша обморочно свалится со скамейки лишь когда тот уйдет, и поползет за ним, упрямо доказывая самой себе, что это была любовь… И только всепрощающая нежность безропотного Кулыгина вернет ее к жизни, какой бы тяжелой эта новая жизнь ни окажется…
Тут и возникнет Ферапонт с детской коляской, к которой кинутся, как к спасательному кругу, бездетные сестры Прозоровы, снова униженно и напрасно на что-то надеясь…
А под финал, никак не вникая в господские переживания, споют дуэтом на языке, близком к итальянскому, песенку про влюбленного солдата старая нянька, готовая доживать свой век в казенной квартире, и сторож земской управы, очень похожий на Силу Грознова из притчи А.Н.Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше».
Новый спектакль Международной Чеховской лаборатории по-своему отражает новые идеи в отношении к сути драматизма чеховских сюжетов, что совсем недавно высказал в своем интервью, в частности, латышский режиссер Алвис Херманис. Чехов, – говорит он, – «мелкобуржуазный автор, поэт неудачников, поэт тех, кто всегда будет жертвой обстоятельств, грубо говоря, это поэтизация лузерства»*.
А потому, независимо развивает эту идею спектакль «Три сестры» Виктора Гульченко, кто окажется у врат царства, а кто – у жизни в лапах, и в чем разница, они не знают, как не знают, что делать и куда вырваться…
Поэтому классическое «Если бы знать, если бы знать…» звучит столь безнадежно.
Александр Иняхин
* Петербургский театральный журнал, № 2(48), 2007, стр.54.



«Зарядом соли по ряженым!»
Заметки нетеатрала
Если выстроить "Трех сестер", увиденных мной на разных сценах, выйдет что-то между взводом и ротой. При таком количестве выяснять, что нового открывает в Чехове каждая новая постановка, мне не по силам (хотя Виктор Гульченко, поставивший спектакль в рамках Международной Чеховской лаборатории, им и возглавляемой, заслуживает именно такого подхода).
Я все-таки склонен воспринимать новое зрелище не в чеховском, а в современном контексте, от Чехова уже далековатом.
Из всех лейтмотивов ("В Москву, в Москву!", "Мы устали", "Если бы знать" и т.д.) острее всего звучит ожидание ряженых, которые обещали прийти и не пришли. Понятно: своими грубыми масками они только спугнули бы ту тонкую ауру ряжености, которой и без них пронизано действие, - они же своим незримым присутствием помогают это расшифровать.
Военные щеголяют в мундирах, сделанных из подрезанных шинелей. Одна из сестер надевает очки, к которым приделан клоунский нос. Чиновник управы самозабвенно курит кальян. Глухой лакей, которому все по-русски орут в уши, вдруг вступает с орущими в тихий беглый диалог по-итальянски.
То ли реальность тут сплошь ряженая, то ли ряженость - единственная форма реальности... Реальные проблемы (замужество, воспитание детей, дележ комнат) отдают карикатурой, потому что обсуждаются прохвостами, а мечтания честных людей ("надо работать", "наши потомки будут лучше нас" и т.д.) звучат настолько пресно, что ждешь, когда же, наконец, какой-нибудь Соленый кого-нибудь пристрелит, разрядив ситуацию.
Что и происходит после томительного чеховского ожидания.
Лев Аннинский
Впервые опубликовано в газете "Культура", № 37, 20 – 26 сентября 2007г.

Афиша кино >>

трагикомедия
Германия, Испания, Польша, Франция, 2011
драма, комедия
Россия, 2022
драма, комедия, музыкальный фильм
Россия, 2024
биография, драма, криминальный фильм, музыкальный фильм
Германия, Италия, Нидерланды, 2022
детектив, драма, триллер, фильм ужасов
Япония, 2002
фильм ужасов
Аргентина, Новая Зеландия, 2020
драма
Франция, 2023
психологический триллер
США, 2024
детский фильм, приключения, фэнтези
Бельгия, 2023
криминальный фильм, триллер
США, 2023
триллер
США, 2023
фэнтези
Великобритания, 2024
все фильмы в прокате >>
Кино-театр.ру на Яндекс.Дзен