Записки сумасшедшего

Галлюцинация — непроизвольно возникающее, ложное (мнимое) восприятие несуществующих объектов, которые для больного носят характер действительно существующих, реальных (Словарь иностранных слов)
Театр — это кафедра, с которой можно сказать миру много добра (Н. В. Гоголь)
Любите ли вы театр так, как я люблю его?.. О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!.. (В. Г. Белинский)
Название этой статьи, письма или, может быть, исповеди, я выбрал не случайно. Надеюсь, что в конце чтения оно станет понятным.

Реальность I. 1975 год. Тихая зеленая улица в столичном южном городе. Голубое, залитое солнцем трехэтажное здание — Театрально-художественный институт. Толпы красивых, разгоряченных, в ярких легких платьях и рубашках молодых людей — будущие актеры, и среди них четырнадцать будущих режиссеров. Ну, если быть скромным, каждый второй — минимум гений. И в каждой голове — свой театр, ни на какой другой не похожий, со своим репертуаром, и прекрасный, как всякий воздушный замок, да еще построенный на песке.
1980 год. Та же улица, но деревья не зеленые, а бело-розово-пенные — весна, едва ли не самое красивое время года в этом прекрасном городе. Из дверей уже знакомого здания выходит одиннадцать свежеиспеченных режиссеров драмы, держа в руках новенькие, с еще не высохшими подписями дипломы — вот она, желанная работа, осуществленная мечта и замок — вот он, уже рядом, осталось только войти...
Галлюцинация I. Молодой режиссер приходит в театр, и первое, что ему предлагается — это начать ставить спектакль. Весь коллектив театра — маститые, опытные, доброжелательные актеры и режиссеры — наставники и друзья. Корректно, стараясь не задеть молодое и горячее самолюбие младшего собрата по цеху, начинают помогать, учить вчерашнего студента, пытаясь понять его, пусть еще не опытного, а главное — очень мечтающего сказать что-то свое...
Реальность II. Молодой режиссер приходит в столичный театр, и первое, что ему надо сделать — сориентироваться во внутритеатральной ситуации: кто за кого? А если главный режиссер — его бывший руководитель в институте? То выбора быть не может. Только за него. Но с попыткой отстоять право на свою точку зрения. В результате первого года работы в лучшем случае — один спектакль (разумеется, сказка) и ассистентура при приглашенном режиссере. Второй год работы — главный режиссер, взявший своего выпускника, уходит из театра. Молодой режиссер остается, в общем-то, один и за второй год ставит еще один спектакль (сказку) и помогает приглашенному режиссеру...
И вот режиссер принимает решение — бросить этот значительный, академический, столичный театр и после беседы с главным режиссером областного театра той же республики переезжает на пятьсот километров южнее...
Галлюцинация II. Молодой режиссер приезжает в областной театр, работающий на языке республики. Ставит спектакли. Несколько раз пройдя в городе, его спектакли начинают выезжать в районы области, где с ними знакомятся жители кишлаков в домах культуры, клубах — смотрят спектакль, идут в театр. В репертуаре театра рядом с пьесами современными идут и пьесы классического русского и мирового репертуара, и постепенно люди начинают тянуться к театру.
Реальность III. Областной театр — музыкально-драматический, средний возраст труппы 40—45 лет. Все работают в данном театре по двадцать лет — работают тихо и спокойно, особенно не рвутся в передовики, но и не отстают — план выполняют. Спектакли — да, вроде репетируют, вроде выезжают, но, присмотревшись, вдруг замечаешь, что в справках НК-9 — спектакль, а на площадках-то — концерт. Да и он имеет название — что-то вроде «Вечер улыбок» или «Вечер отдыха». В нем числится один-два отрывка из спектаклей театра, но в основном-то — это ходовые национальные песни, популярные национальные танцы, а из тридцати работающих актеров людей, закончивших институт,— пять человек.
В этой южной республике народ любит пышные, многолюдные, шумные свадьбы — и вообще культура этого народа преимущественно музыкальная. И вот на этих свадьбах актеры — желанные гости, и за деньги (не очень маленькие) они поют, развлекая народ. Это хорошо? Да! А для театра? Для его авторитета? Очень часто эти певцы имеют почетные звания, высшие ставки, но ведь на сцену они не выходят, потому что абсолютно бездарны как актеры. А так как петь и плясать приходится часто и зимой, на улице, то голоса, особенно актеров, которые хотят подработать, как правило, хронически больны. Напомню: театр-то музыкальный. И очень часто актерам надо петь, но уже не на свадьбе, а под оркестр в театре. Вот тут-то и выясняется, что голос-то уже — был.
И начинается транспонирование вокальных номеров вниз, их сокращение и прочее.
Да, еще. В этом городе, в котором сто пятьдесят тысяч жителей, ведется огромное строительство здания театра. Семьсот пятьдесят мест, мрамор, огромные настенные росписи, сценическая площадка, на которой можно провести чемпионат мира по массовым игровым видам спорта, оркестровая яма, в которой может разместиться большой симфонический оркестр ВР и ЦТ, весь балет ГАБТа СССР (замечу, что в штатном расписании оркестр — семь человек, хор — два, балет — три).
В зрительном зале — роскошные кресла, стены покрыты изумительной по тонкости и изяществу резьбой по ганчу, словом — Дворец. Только вот построен он почти у черты города. Транспорт городской сюда не доходит, да и ходит он по маршрутам до девяти вечера.
И последнее. Когда начинали строить это здание, оно должно было стоить два миллиона рублей, но, когда закончили, оно стоило уже вдвое дороже.
Галлюцинация III. В красивое, светящееся изнутри мягким светом, рассеянным хрустальными подвесками, здание вечером собираются празднично одетые люди, прогуливаются по фойе, рассматривают роскошь росписи, резных дверей, проходят в зал, медленно гаснет свет в огромной, почти на весь потолок люстре, и...
Реальность IV. Областному руководству очень хочется провести в театре свою конференцию, или, как любят здесь выражаться, «мероприятие». Но здание не готово, вернее, готово все, кроме сцены,— да зачем она? Ведь не театр же?! Принять! Директор театра отказывается переезжать, но тут решение простое: Госпожнадзор опечатывает старое здание, а бодрые группы снятых по этому поводу с занятий студентов дружно грузят пожитки театра. С новосельем вас! Через какое-то время торжественное открытие, конференция, и через несколько дней скромная, без помпезности комиссия Госпожнадзора тихо и мирно закрывает новый театр. И год — год! — коллектив ездит по области — ведь план с театра никто не снял. Кое-как что-то там ставится, но не играется. Коллектив устает, начинается свара — народ восточный. Собрания затягиваются за полночь, а ночью испуганные случайные пешеходы скорее стараются пересечь площадь, ни один фонарь не горит — надо экономить. Из мрака выступает серый, холодный мраморный силуэт — ну почти Эльсинор, а в тихой южной ночи мерещатся шаги тени отца Гамлета (а может быть, деятеля, воздвигшего сей памятник самому себе, не подумав, что театр — это прежде всего зритель и спектакль).
Однако спектакли все же ставятся, зрители видят их в своих клубах (кстати, об этих «очагах культуры» можно написать очень много познавательного или сделать неплохой материал для передачи «Очевидное — невероятное»). И, видимо, ставятся не очень плохо, так как один из них даже чуть было не поехал на молодежный фестиваль в Тбилиси, но директор решил, что не стоит вылезать. Зачем, надо сидеть тихо, по-домашнему, а то ведь потом спроса будет больше, так что лучше тише. И просто спрятал телеграмму с вызовом.
Многое, многое можно рассказать — и о том, как пытались главный и очередной режиссеры создать русскую группу при театре, и как даже пригласили ребят-выпускников, и как был сделан первый спектакль, и как пошел в театр зритель — на кассу, что вообще чудо из чудес, и как начальница областного управления культуры приказала не пускать зрителя, купившего билеты в малый зал,— «так как могут запачкать паркет», и как тихо-тихо свели на нет эту группу. Многое, многое можно еще рассказать... Например, о том, что в этом театре можно услышать от члена худсовета такую фразу по поводу решения нового спектакля: «Нет, так ставить нельзя, так нигде никогда не ставили».
И вот наступает следующий этап. Режиссеру предлагается принять театр — тоже областной, но уже русский, один из двух, которые есть на восемь областей республики (не считая трех, находящихся в столице). Вот оно, наконец-то, вот теперь...
Галлюцинация IV. Театр, который долгое время находился в тяжелом финансовом и творческом кризисе, в котором работают актеры, соскучившиеся по хорошим пьесам, по большой литературе, по работе. И пусть этот театр сейчас не имеет зрителя, но он будет, только надо, чтобы в театре ему стало интересно, чтобы театр заговорил с ним о сложном — о жизни и ее реальности, о добре и зле, о поэзии и бездуховности, о том, что человек должен быть лучше и, прежде чем требовать с других, должен требовать с себя того же. Словом, театр должен стать театром, а не конкурировать с кино (спектакль не больше одного часа десяти минут!). И пусть не совсем удобное помещение, пусть театр не является хозяином помещения (57 лет в одном здании, построенном 100 лет назад, размещаются два театра — русский драматический и узбекский музыкально-драматический, который и является держателем здания) — пусть, но главное, это твой театр, где наконец-то можно делать то, о чем сказал Гоголь (смотри эпиграф).
Реальность V и последняя. Основное помещение театра построено в середине прошлого века как жилой дом генерал-губернатора. В конце 40-х годов нашего столетия к нему пристроен зрительный зал. Тогда же выполнена электропроводка в стенах, установлен ручной регулятор, подвешены десять планов-штанкетов. С тех пор здание и сценическая часть театра не реконструировались.
График работы театра: с первого по шестнадцатое каждого месяца играет узбекский театр, с шестнадцатого по тридцатое — русский. До середины 70-х годов в театре еще сохранялась мебель с «тогдашних времен», потом — абсолютно голое огромное фойе (180 кв. м), а в зрительном зале — не смейтесь — лампы дневного света, которые при включении долго и лихорадочно мигают.
В зале установлены кресла, описать которые невозможно. Их завезли лет десять—пятнадцать назад в долг, не разрешили прибивать, потом оставили, но так и не прибили, потому что пол к тому времени уже прогнил.
Крыша театра тоже прогнила — до такой степени, что ее трудно считать крышей, репетиционный зал протекает последние тридцать лет (второй этаж занимает русский театр), но деньги, выделяемые на ремонт держателю здания, ежегодно бесследно исчезают, а частично расходуются на побелку здания с фасада к 1 Мая и 7 Ноября. А тем временем потолок вместе с потолочными балками в радиоцехе благополучно совмещается с полом.
Мое знакомство с театром началось с того, что я через отдел агитации и пропаганды обкома партии выбивал со склада ковровые дорожки, чтобы фойе не было таким ободранным. Ни одной фотографии актеров, сцен из спектаклей.
Труппа театра укомплектована едва-едва на две трети, из тридцати пяти возможных до середины 1987 года было двадцать один, теперь двадцать четыре актера.
Ну да хватит о материи, поговорим о душе. Вы никогда не задумывались, почему в областных маленьких театрах всегда такая проблема с режиссурой, кадрами? А вот почему: уехать в провинцию — равнозначно тому, что кануть в Лету, автоматически стать как бы «вторым сортом».
За шесть лет работы в областных театрах я, да и не только я, не видел ни одного критика, специалиста из «центра». Зато со страниц газет, толстого и тонкого театральных журналов мне предлагают горячо обсуждать раздел МХАТ или поддерживать эксперимент, идущий в больших и очень больших театрах. Простите, может, не мне «в калашный ряд», но я думаю, что, имея три площадки, можно найти работу ста пятидесяти актерам. Просто надо запустить в работу всех своих режиссеров, а не спроваживать их в самоокупаемые и прочие студии. Хотя, в общем-то, вы от нас далеко, вам виднее...